Режиссер Александр Загораев: "Современным зрителям больше всего нравятся комедии положений"

Молодой театральный режиссер Александр Загораев за два года поставил в Томске пять спектаклей. Его «Зойкина квартира» стала самой яркой премьерой нынешнего сезона - постановка «зацепила» зрителей, ее обсуждали, горячо спорили. Кто-то именно после этого спектакля вновь полюбил ТЮЗ.

Своими взглядами на современного театрального зрителя, профессию режиссера и тонкости работы с артистами Александр Загораев поделился с «Томским Обзором».

Александр Сергеевич, насколько театр востребован сегодня? И какие люди ходят на спектакли?

- Востребован. Сегодня люди идут в театр - это главное. Пускай не в таких количествах, как, возможно, хотелось бы мне, но зритель в театре все равно есть.

Больше всего современным зрителям нравятся комедии положений. Каждая отдельная постановка привлекает какую-то отдельную категорию людей. На одни спектакли ходит молодежь, на другие – интеллигенция. Кого-то привлекает жанр – комедия или сентиментальная мелодрама, кто-то увлечется философской мыслью. И, как утверждает статистика, примерно три процента городского населения – истинные театралы. Они ходят в театр постоянно, смотрят все спектакли, независимо от жанра и режиссера.

А зрители, которые ходят на ваши спектакли тоже относятся к этим категориям? Или у вас есть какой-то особый зритель?

- Да, хотя есть и люди, которые ходят на все мои спектакли. Их заинтересовала одна моя работа, и они стали смотреть следующие. Кстати, я считаю одним из лучших способов рекламы спектакля я считаю именно сарафанное радио. Если спектакль понравится человеку, он расскажет о нем другим, и они тоже придут в театр.

А вы не думаете, что есть такая категория зретелей, которым появление в театре противопоказано? Иногда тяжело смотреть на школьников или студентов, которых педагоги насильно загнали в театр.

- Здесь проблема не в том, что эти люди пришли в театр. Проблема в том, КАК они сюда пришли. Их загнали в театр палкой, причем они пришли толпой, в которой есть лидеры, которые обращают на себя внимание, и, естественно, на спектакль уже никто не смотрит. Если бы эта же самая молодежь пришла в театр с родителями, была бы другая история. Любой человек может полюбить театр, но иногда не сразу.

Вы работали в Таганроге, Новгороде, Прокопьевске. Томск в театральном отношении сильно отличается от этих городов?

- С самого начала Томск меня поразил своей гармоничной эклектикой. Полуразрушенный старинный деревянный дом здесь может соседствовать с четерехэтажной сталинкой или современным здание. Или приходишь в супермаркет, а там - на стенах лепнина. В других городах такое соседство смотрелось бы нелепо, а здесь почему-то это смотрится гармонично и красиво. Или вот еще пример. Однажды на Белом озере я наблюдал концерт для ветеранов. Сначала танцевали одни старики, постепенно к ним подтягивалась молодежь. А когда ди-джей объявил, что концерт окончен и начинается дискотека, ушли только пятьдесят процентов бабушек и дедушек, а остальные остались и потом танцевали с молодежью под современные ритмы.

Такая гармоничная эклектика есть и в том, что касается театра. Томская молодежь может хорошо принимать спектакли, которые нравятся старшему поколению, плакать или смеяться вместе с бабушками и дедушками.

В последние годы театральная жизнь в Томске не слишком «бурлит», нет  каких-то особенно ярких событий. У вас нет такого впечатления?

- Я смотрю многие томские постановки, но ответить на этот вопрос мне сложно. Мне не с чем сравнивать, ведь я не знаю, было ли веселее до моего приезда.

Например, были спектакли Евгения Лавренчука, которые требовали запретить за безнравственность.

- Мне кажется, что какого-то особого шума вокруг театра и не должно быть. А если этот шум возникает, то мне бы хотелось, чтобы он был все же созидательного характера. Не скандалы и эпатаж, как это было с постановками Лавренчука. Хотя такие скандалы – определенная реклама. Возможно, кто-то впервые сходил в театр, чтобы посмотреть, что же такого безнравственного поставил Лавренчук.

А когда вы работаете над постановкой, вы придумываете какие-то приемы специально, чтобы зацепить, привлечь массового зрителя?

- Что-то, конечно, придумывается, но это не самоцель. В моей «Зойкиной квартире» по Булгакову есть фрагменты, которые я вставлял именно из расчета на современную молодежь, на современную пошлость мира. Однако мой спектакль сделан так, чтобы радующаяся этим моментам молодежь в финале все же поняла, что это яркое и привлекательное «не есть хорошо».

Сейчас многие режиссеры считают, что, если ставить классику, то ее надо обязательно осовременить – перенести действие в нашу эпоху, нарядить героев в современные костюмы и т.д. Мол, в первозданном виде классика скучна и не нужна. Вы разделяете это мнение?

- Думаю, что осовременивать дополнительно классику не стоит. Если произведение хорошее (а большинство классических произведений именно такие), то там и так все актуально и очень даже современно. Единственное, что стоит делать – это немного адаптировать темпоритм. У современного человека клиповое сознание, мы понимаем все гораздо быстрее, чем люди, жившие несколько веков назад. Поэтому, чтобы это было интересно и не скучно современному зрителю, какие-то вещи приходится сокращать, ужимать, уплотнять.

И еще – в классике бывают фрагменты исторического содержания, которые будут просто непонятны сегодняшнему зрителю. Современники Мольера могли гомерически смеяться над какой-то фразой про короля Франции, а сейчас люди просто не поймут о чем речь. Такие фрагменты тоже можно купировать, оставив главное звено, стержень, на который нанизываются события пьесы актуальные и по сей день.

Как вы вообще ощущаете себя в профессии режиссера? Есть у нее свой, особый статус?

- Прежде всего, у этой профессии огромная ответственность.  По своему первому образованию я артист, и могу сказать, что между этими двумя профессиями есть огромная разница. Как артист ты не отвечаешь не за кого, кроме самого себя. Поэтому, выходя на сцену я никогда не нервничал, не переживал, а, наоборот, только получал удовольствие. А режиссер – это, прежде всего, ответственное лицо. То, что не делает артист, или делает, но не так, как нужно или декорации рассыпаются, во всем этом виноват режиссер.

У режиссера как у флагмана культурной жизни есть еще и ответственность перед зрителем. Есть ли границы, которые вы никогда не нарушите или творец имеет право на все?

- Безусловно, есть. Моим внутренним цензором является именно нравственность. То, что выходит за рамки нравственности, я считаю недопустимым. К примеру, я не приемлю мат на сцене. Я считаю, что этого быть не должно. Даже несмотря на представителей, последователей и поклонников Новой драмы, которые за мат в спектаклях, потому что на улице так говорят. На улице пускай говорят, но в театре мы должны говорить по-другому и тянуть зрителя к более культурной речи.

Также я не приветствую полную обнаженку на сцене. Это уже физиология, а ведь театр – это, прежде всего, образ. Во всем мире, да и в России сейчас есть постановки, в которых люди вдруг начинают по-настоящему плевать, какать, писать. Я считаю, что это жуть. Это мне претит, и я считаю, что этого быть не должно. На мой взгляд, когда на сцене начинаются физиологические процессы, кончается искусство.

Артисты часто говорят: «Мы всего лишь материал, из которого режиссер лепит образ». А вы оставляете артистам простор для творчества или требуете от них четкого соблюдения ваших указаний?

- Если рабочий материал артиста - его тело, его психофизческий аппарат, то рабочий материал режиссера не сам артист, а творчество артиста. Поэтому основная задача режиссера - зажечь творчество артиста. Как только он начинает творить, тогда уже можно лепить из него что-то.

Мне неинтересно работать с марионетками - делаешь шаг вправо, шаг влево, иначе ушел с роли. Мне интересно, чтобы человек искал то же самое, что и я. Поэтому свои репетиции я начинаю с вопросов. В надежде, что человек начнет думать, заражаться идеей. А ответы мы ищем вместе!

Текст: Наталья Бабенко

Фото: Роман Сусленко