Принцип чтения.
Елена Полева: «Когда ты открываешь смысл текста, то испытываешь счастье!»

Елена Полева, доцент, заведующая кафедрой литературы Томского государственного педагогического университета, обладает даром рассказывать о книгах легко, понятно и увлекательно. Даже если речь идет о романах главного героя ее научных исследований, писателя Владимира Набокова.

В первом в новом году выпуске «Принципа чтения» мы выяснили нужно ли любить тех авторов, кого изучаешь, что стоит читать среди современной детской литературы и какие книги особенно повлияли на нашу собеседницу. Итак, слово Елене Полевой.

— Мама рассказывает, что в детстве я книжки любила, не рвала их. Поступать на филологический факультет я не собиралась. Меня больше привлекала математика, я планировала поступать на экономический, обожала алгебру, решение задач — это был такой драйв! В то же время с физикой были проблемы, и все мои надежды на то, что это постепенно исправится, канули в Лету, когда я стала посещать подготовительные курсы. Спасибо моей двоюродной сестре — однажды она сказала мне: ты же любишь читать, почему бы тебе не стать филологом? Так все и решилось.

***

Мои книжные предпочтения в школьном возрасте были очень простыми. Один из моих магистрантов недавно анкетировал семиклассников, выяснял, что они любят читать. Я посмотрела результаты и убедилась, что не отличалась от обычных подростков. Детективы, фантастика, любовные романы, истории про Анжелику… Все эти стадии я тоже проходила.
Кстати, я с упоением читала книги серии «Красный галстук» о пионерах и комсомольцах. В 10–11 классах меня серьезно увлекли книги Достоевского. Мне даже снились сюжеты его произведений, настолько этот автор был для меня важен.

Признаться, изучать Владимира Набокова, творчеству которого посвящена моя диссертация, я не планировала, мечтала исследовать прозу Достоевского. Набоков, когда я прочитала его перед поступлением в университет, показался мне нудным, не понравился. А на третьем курсе нас зазвали на спецсеминар, заниматься Достоевским. Я зашла в аудиторию, мой будущий научный руководитель Ираида Ивановна Середенко сообщила: «Наш автор — Набоков!». Я была в шоке, поскольку покинуть спецсеминар было неэтично. Но в итоге у меня счастливо сложилась судьба: я написала диплом по Набокову, потом поступила в аспирантуру в ТГУ, причем к такому преподавателю, как Татьяна Леонидовна Рыбальченко, защитила диссертацию.

Начинала я с поэзии Набокова, сравнивала концепции творца и творчества у Набокова и у Пушкина. Затем все в спецсеминаре читали роман «Отчаяние», я же решила: не хочу, меня больше привлекает «Приглашение на казнь». Спасибо Ираиде Ивановне, что она терпела мою персону, хотя я не раз делала вещи, несогласованные с ее планами. «Приглашение на казнь» оказался тем единственным романом Набокова, который меня устраивал. До сих пор его больше всего люблю, а очень известный «Дар», напротив, мне менее всего нравится. Я его уважаю, понимаю, это одна из вершин творчества… Но в любви сердцу не прикажешь! Мне ближе коллизии, связанные с Цинциннатовой судьбой, чем Федор Годунов-Чердынцев.

«Приглашение на казнь» казалось мне тогда (очень субъективно) связанным с «Преступлением и наказанием» Достоевского. Я сначала даже путала эти названия в своей работе. Когда писала диплом, то была очарована работой Владимира Александрова, верила, что в романе присутствует потусторонность.

Я оптимист. У Григория Горина очень ценю Мюнхгаузена, готового за волосы вытащить самого себя из любого болота. Это моя жизненная позиция. Вероятно, из-за своего оптимизма мне хотелось верить в потусторонность, что герой «Приглашения на казнь» перешел в другой мир, обнялся с «существами, подобными ему». Такой неоромантический получался текст. Я защитила диплом, и начала работать с Татьяной Леонидовной над диссертацией. Она поинтересовалась: «А где здесь потусторонность?». Я долго вертела текст, и действительно не обнаружила ее… В итоге моя диссертация опровергает мой же диплом. В диссертации я изучала мотив исчезновения в творчестве Набокова, рассматривала все русскоязычные (до-американские) романы, кроме двух ранних, «Машеньки» и «Короля, Дамы, Валета».

Я за две минуты могла найти любую цитату в его четырехтомнике, какие-то вещи до сих пор наизусть готова цитировать. Все-таки пять лет писала диссертацию.

Любой роман Набокова оканчивается смертью либо исчезновением. Он изображает разрывы отношений, связей; не вечную память, компенсирующую утраты, восполняющую бытие, а забвение, искажение воспоминаний, или есть мотив навязчивых воспоминаний, от которых хочется избавиться. Меня может оспорить другой набоковед, но в моём исследовании сложилось такая концепция.

***

Не считаю, что исследователь должен повторять образ того писателя, которого изучает. Скорее, напротив, нужна некоторая дистанция.

Я не «интеллигент» по своему внутреннему ощущению. Я деревенская девочка и в этом смысле с Набоковым никак не совпадаю. Он аристократ, знающий много иностранный языков. Я и рядом не стояла, я на фоне него «сын плотника и столяра».

Нахожу ли я себя в текстах Набокова? Цинциннат, «маленький человек», переживающий давление социума, идеалов, культурных стереотипов, это универсальный тип. Я бываю им, и рядом со мной тоже иногда оказывается Палач, который прикидывается другом. Безусловно, я не Федор Годунов-Чердынцев. Хотя у меня все успешно в жизни сложилось, но по мироощущению своему я из тех, кому хочется повторить за Венечкой Ерофеевым: как было бы хорошо, если бы вокруг были люди неуверенные в себе, сомневающиеся. Владимир Набоков тоже не любил в европейцах их убеждённость, что они могут распоряжаться реальностью. У эмигрантов другое мироощущение, постоянная мысль «Я не имею право на это пространство».

В этом смысле я совершенный эмигрант, несмотря на то, что у меня свой дом. Это внутреннее чувство: хотя я не тварь дрожащая, но я и права не имею. Думаю, такое чувство и Набокову близко, в этой плоскости его диалог и спор с Достоевским. Можно быть не тварью дрожащей, но при этом и права не иметь.

Еще я как Мартын из набоковского «Подвига», человек, чьи сны сбываются. О чем я грезила бессознательно — все в моей жизни сбылось! Даже приход в ТГПУ: не собиралась преподавать, не строила планы «захвата», но были фантазии об этой работе во время учёбы. А перед каждым сложным экзаменом я вставала утром и знала, какой билет стоит повторить, а потом он мне попадался. Интуиция работала.

Проживая некоторые жизненные ситуации, я удостоверяюсь в том, что Набоков — гений. Он многое очень реалистично передал.

Надо ли любить «своего» автора? Стадии такие: сначала ты отвергаешь его, он чужой, потом начинаешь понимать, примиряешься с ним и возникает чувство, близкое к эмпатии. Необязательно любить, важно уважать.

***

Детская литература появилась в моей жизни принудительно-добровольно. Я пришла работать на кафедру в ТГПУ, а новичкам обычно перепадают свободные курсы. Так я получила «Детскую литературу». У многих преподавателей (не у меня на кафедре, а вообще) есть убеждение, что это несерьезное направление, поэтому и исследователей таких произведений мало.

Я со рвением взялась за разработку курса, тем более в то время у меня уже был сын, и подбор книг для чтения ему стал серьезной проблемой. Сегодня детская литература — один из моих научных интересов. В Томске есть и другие специалисты. Анастасия Николаевна Губайдуллина в ТГУ занимается этим направлением дольше, и мне кажется, она на несколько шагов впереди меня, но я бегу в этом направлении активно.

У литературоведов свой подход к детской литературе. Например, «Золотой ключик, или Приключения Буратино» Алексея Толстого — там же столько смыслов, о которых мы в детстве и не думали! В основе сюжета сказки — библейская притча о блудном сыне. В работах М. Петровского, И. Арзамасцевой, М. Липовецкого сделано много открытий. В персонажах угадываются типажи Серебряного века. Пьеро — символист, Арлекин — футурист, Мальвина — типичная для той эпохи «экзальтированная дама», Артемон — художник, а Буратино — пролетарий. А еще «Золотой ключик» и про времена НЭПа, и про сталинский (карабасовский-барабасовский) тоталитаризм. Кроме того, сказка связана и с комедией дель арте (комедией масок — прим.ред.), и темой театра, из чего тоже можно вытащить много смыслов. И при этом произведение остаётся детской литературой с типичной для неё проблематикой отцов и детей, взаимоотношений личности с коллективом, первой влюблённости, дружбы, нравственного выбора и так далее.

Вот цитата из стихотворения «Как ловкий бегемот гонялся за нахальной мухой в тесной комнате, где было много стеклянной посуды» Тима Собакина:

Ж
ЖЖЖ
ЖЖЖЖЖЖЖЖ
ЖЖЖЖЖ
ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖ
БАЦ!
ЖЖЖЖ
Ж… Ж…
ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖ
БАЦ! БАЦ!
ЖЖЖЖЖЖ
БАЦ! БУМ!
ДЗЫНЬ!

Такой текст. А моя ученица выступала на конференции, анализировала его сюжет, обнаруживала смыслы. И её доклад был оценен как один из лучших.

Когда студенты слушают курс, то проникаются возможностями. Мне важно, чтобы они умели с разных позиций смотреть на детскую литературу.

Из книг для подростков «Чучело» Владимира Железникова — одна из моих самых любимых в литературе второй половины ХХ века.

Современные интересные авторы в детской литературе есть! Я не «плююсь» от Григория Остера, хотя как педагог понимаю, чем могут раздражать его учебники для детей по воспитанию родителей. Он такими же интонациями про взрослых рассказывает, как в научно-популярных передачах описывают диких животных. Но он придерживается позиции: дети никогда не были взрослыми, они не понимают, почему на них кричат, если посреди комнаты валяются игрушки.

Остер, по моему мнению, не закостенел, в отличие от Эдуарда Успенского, который исписался. У меня была дипломница, изучавшая книги Успенского 1990-х годов, было очень тяжело… Хотя из того, что он написал в 70-80-е годы мне многое интересно. Сейчас Фиксики у детей популярны, а у Успенского гораздо раньше появились гарантийные человечки, по сути, на них очень похожие.

Много хороших поэтов, среди которых Генрих Сапгир, Михаил Яснов. Еще я бы назвала томичку Анастасию Губайдуллину, она не только исследователь, у нее книга стихов для детей недавно вышла. До дрожи классные стихотворения!

Могу рекомендовать читать Сергея Седова. В журнале «Урал», доступном в интернете, в рубрике «Детская» выходят произведения разных авторов. В том числе и сибирских.
Люблю маленькие сказки Людмилы Петрушевской.

Есть интересные новые авторы: Олеся Емельянова, Екатерина Мурашова, автор «Класса коррекции». Только нужно не фильм смотреть, он сильно отличается от текста. Это полупсихологическая повесть, полулитературная сказка. … Фильм жестче книги, а она заканчивается сказочно.

Из подростковых книг можно рекомендовать «Похороните меня за плинтусом» Павла Санаева, опять же, книгу, которая существенно отличается от фильма. «Ловушка для героя» Тамары Крюковой тоже достойна внимания. Там распространенный сюжет: люди женятся, и две неполных семьи объединяются, подросток не принимает свою сводную сестру. В итоге ввязывается в компьютерную игру (оказывающуюся волшебной и связанной с реальной жизнью), в финале которой должен сделать выбор, победить противников, чтобы семья осталась целой и невредимой.

Главные темы в подростковой литературе остались прежними: подросток и коллектив, нравственный выбор, самоопределение. Одна из современных тенденций — книги для детей пишут психологи, люди, разбирающиеся в возрастных особенностях ребенка.

Расцвет переживает жанр прозаической миниатюры. Вот, например, история про приставку «без» Лены Климовой. Приставка была очень влюбчива и приставала ко всем прилагательным. Но никто не хотел становиться безнравственным, безрадостным, бесперспективным, и в итоге все ей отказывали, она почти начала комплексовать, но встретила прилагательное «ценный». Соединившись, они стали бесценным. Это и развивающая филологическая сказочка, и о поиске второй половины, и просто оптимистичная история.

Не верьте, когда говорят, что не пишется ничего хорошего для детей. Много прекрасных книг! Другое дело, что детская литература не прочитана филологически.

Правда, в ТГПУ после моего курса обычно появляются студенты, которые хотят что-то изучать. Написаны работы по Владимиру Железникову, Анатолию Алексину, Григорию Остеру, Эдуарду Успенскому, Тиму Собакину, Григорию Кружкову (этот прекрасный переводчик детской литературы и поэт интересен еще и тем, что связан с Томском, учился в ТПУ). Сейчас под моим руководством пишутся исследования о творчестве Владислава Крапивина, Анатолия Алексина. Мы подали заявки на два гранта, связанных с детской литературой, если выиграем их, то работ станет еще больше.

***

Я читаю в ТГПУ курс современной русской литературы. Как происходит отбор книг для изучения? На самом деле, изучаемых книг должно быть больше, но я понимаю, что все магистранты работают, они не осилят большего объема. Решила, лучше меньше, но лучше, главное — научить магистрантов анализировать современные тексты. Выбираю представителей разных направлений в литературе. Коллеги из ТГУ уже давно занимаются современной литературой, я слежу за их исследованиями. Считаю, Томску повезло! У нас защищается много диссертаций, хорошая научная школа по изучению литературы ХХ-ХХI веков.

Общаясь с коллегами, можно узнать о новых ярких авторах. Лену Элтанг, автора «Каменных кленов» и других романов, мне посоветовала мой научный руководитель. Я прочла и поняла: Это автор, «взорвавший» мне мозги! Он еще сложнее Набокова, интеллектуальный, интертекстуальный… Если я хоть немного смогу понять её произведения, то, так сказать, «возрасту над собой».

Меня магистранты однажды спросили «Вы сами согласились читать курс современной литературы или вас заставили? Это же такие тяжелые произведения…». На самом деле, я получаю реальное удовольствие от многих произведений. Хотя есть и то, что не мое… Андрея Битова читаю с большим трудом, по темпераменту или еще чем-то он мне не подходит. Что не отменяет моего филологического интереса к этому автору.

***

«Жизнь и судьбу» Василия Гроссмана я бы назвала своей настольной книгой, но у меня нет настольных книг. Литература с экзистенциальной проблематикой, романы Гроссмана, Домбровского и других (здесь же набоковский Цинциннат), где человек отстаивает свое «я», своё достоинство вопреки обстоятельствам — это то, что меня сформировало как личность.
Я детям преподавала курс светской этики, там была тема о том, что жизнь человека — это высшая ценность. А для меня достоинство человека ценнее жизни! Такое понимание — именно от литературы экзистенциальной направленности. В «Жизни и судьбе» герой отказывается строить газовые камеры, понимая, что поплатиться за это жизнью. У человека есть право не делать пакость; пусть тебе будет хуже физически, но внутренне, морально ты выиграешь, оставаясь верным себе и своим принципам… Может, в жизни я сама не всегда так поступаю (для этого нужно быть храбрым и не бояться конфликтов и одиночества), но для меня это императив. Я рада, что у меня есть четкие представления о том, что хорошо и что плохо.

***

Есть литературоведы, кто всю жизнь (и очень плодотворно) занимается одним автором. К сожалению, это не про меня. Я за все хватаюсь. Меня интересует и реалистическая экзистенциальная традиция, и Владимир Набоков, а с ним заодно и эмиграция первой волны, и Лена Элтанг, представительница четвертой волны эмиграции, и детская литература. Я жадная очень! Одной рукой сейчас «Квартал» Дмитрия Быкова читаю, другой — произведения Владимира Маканина периода 1990-х годов. Распечатала их, поскольку не могу читать в сети. Мне все время надо что-то отмечать — это болезнь. «Человек, который без карандаша читает книгу, не филолог» — говорит мой первый научный руководитель Ираида Ивановна. В этом плане я точно филолог, всегда делаю заметки на полях.

Я бы не могла работать флористом. Цветы предпочитаю созерцать, не хочу и не могу их жать, мять, резать… А из текста что-то выжимать — это более гуманно. Филологическое чувство счастья — в постижении, открытии смысла текста, замысла автора.

Текст: Мария Симонова

Фото: Мария Аникина