Городской конструктор в Томске.
Страна заборов: преграды в России

Можно ли описать Россию, объединяющую множество национальных культур, экономических моделей, климатических зон и часовых поясов, как единое целое?

Книга Владимира Каганского «Как устроена Россия», выпущенная издательством Strelka Press — это попытка выделить общие закономерности в устройстве страны. Одна из таких закономерностей — заборы, которые стали неотъемлемой частью российского пейзажа.

«Городской конструктор» публикует отрывки из книги посвященной этой теме.

Агорафобия в самой большой стране мира

Куда в России ни пойдешь, рано или поздно в КПП попадешь. То есть, столкнешься с заставой на выезде из города или целым комплексом застав на границе регионов, охраняемыми воротами или калитками, сторожками или сторожевыми будками и так далее, и нет им числа; огромный объем такого рода внутреннего контроля передвижений поражает. Россия — это страна внутренних границ.

Если в существовании КПП еще есть некоторый смысл, то в заборах, часто идущих по рвам, насыпям, неудобьям, склонам, болотам, практического смысла нет никакого. Участки в России принято огораживать в меру собственного благосостояния — но всегда и везде (что дачный участок, что кладбищенский). Характерно, что нередки заборы разных уровней, дублирующие друг друга. Ну, огорожен железобетонной стеной небедный дачный поселок, но ведь и каждый участок этого поселка тоже огорожен хоть какой-то, но отнюдь не символической изгородью с калиткой. А какую функцию выполняет колючая проволока по верху металлического трехметрового забора вокруг «элитного» дачного поселка?

Частное пространство рубежей, границ, заборов и изгородей ничем не отличается от государственной доминанты разгораживания подвластного ему пространства. Государство и граждане здесь едины — им необходимо находиться в физических выраженных, явно отгороженных и огороженных ячейках среды, границы которых и их пересечение строго контролируются и регламентируются; обязательно место контроля проникновения своих и отсечения посторонних. Любопытно, что ведению ландшафтного дизайна, как он сегодня понимается, подлежит именно пространство между стенами дома и забором, а не пространство за забором.

Что же это значит? Страх и враждебность: советско-постсоветский человек желает отгородиться от посторонних, желает отделиться, защититься, укрыться, спрятаться от толпы и взоров. Многометровые сплошные заборы новых коттеджей, полностью изолирующие своих от чужих, недвусмысленно заявляют о том, что их обладатели не желают видеть ничего кругом и равно не хотят, чтобы их видели, — установка на визуальное (только ли визуальное?) исключение себя из социума. Такое обилие мест, где своих выделяют из посторонних, показывает, что для людей ландшафт переполнен посторонними.

Остается постулировать своеобразную агорафобию: видимо, постоянное пребывание в открытом, неразгороженном пространстве создает глубокий дискомфорт. Но как это соотносится с национальным характером русских — осмысленно прошедших, присвоивших и нередко умно освоивших громадные территории, очень разнообразные в природном и культурном отношении? Либо это освоение громадных территорий было совсем иным, нежели принято считать, либо что-то радикально изменилось.

При этом для власти, масс, множества экспертов громадные размеры пространства страны — сверхценная идея, предмет гордости (если уже не странной гордыни), но ведут себя все они так, как будто расстояний (и различий) в пространстве вообще не существует, будто все это лишь разные отдельные точки универсума власти. Приходится сделать неутешительный вывод: культурный ландшафт пребывает во власти пространственно невменяемого общества-государства. Власть же видит не все то, что существует, а только лишь то, что имеет определенный статус, заданный сугубо нормативно и даже всего лишь аппаратно.

Образ современного пространства России у политической элиты (как и в средствах массовой информации) географически ничтожен и противоречив, однако устойчив; даже независимая «Википедия» в своих описаниях тысяч мест России игнорирует ландшафт, как его игнорируют в своем большинстве и сайты мест. Подчеркну, что ландшафт равно отсутствует в сознании верхов и низов, интеллигенции и народа, власти и оппозиции — в этом отрицании ландшафта, отрицании существования самой основы человеческого бытия страна едина.

Непроницаемая страна непознаваема

Страна, которая хочет себя знать, должна позволять себя видеть, позволять перемещаться по ней вдоль и поперек на транспорте и пешком. Культурный ландшафт — пространство свободы перемещения; в сильной идеализации каждое место ландшафта должно быть доступно для передвижения и/или пребывания хотя бы некоторой группе людей. Осмелюсь даже утверждать, что невозможность двигаться в ландшафте по произвольно выбранной траектории означает небытие ландшафта, то есть, несуществование такого пространства, где царят соседские связи мест и соседство осмысленно и непременно к чему-то обязывает. Вследствие структурных особенностей нашего ландшафта по пространству бывшего СССР очень трудно передвигаться, особенно в нестандартном направлении и не в массовом потоке пассажиров. Но дело не только в этих «объективных условиях». Общее впечатление таково, что люди либо передвигаются по крайней надобности стандартными маршрутами, для чего кое-как сделали дороги, пробили тропы и загатили болота, либо не передвигаются вовсе. Если передвижения в ландшафте ограничиваются сетью утилитарных маршрутов, это может означать только одно: сама по себе местность лишена интереса для осмысленного неутилитарного передвижения, прогулки, путешествия.

Тем не менее существуют еще некоторые индивиды и небольшие группы, для которых свободное передвижение в культурном ландшафте имеет как культурную, так и рекреационную ценность. Тем не менее они в нем явно посторонние. А трудности для перемещения «посторонних» неуклонно возрастали уже с конца советской эпохи, когда к государственным препонам стали добавляться групповые и фактически частные, и теперь они почти непреодолимы. Постсоветское пространство стало еще менее проницаемым, нежели было плохо проницаемое советское.

Приватизация пространства у нас означает нарушение всех сложившихся норм перемещения, а не только отграничение отдельных непересекаемых участков. Еще не так давно в большой деревне (любом поселении) с несколькими улицами было несколько сквозных проходов, тропинок и даже проездов между дворами; это было общим неукоснительным правилом. Новые же дачно-коттеджные поселки — независимо от уровня благосостояния владельцев — невозможно пройти насквозь, поскольку они целиком огорожены. Их проектировщики, владельцы и собственники вообще не предполагают существование в данном месте кого-либо кроме них самих. Получается, что отдельные социальные группы не просто изолированы — они не ведают о существовании друг друга.

Полную версию книги в электронном виде можно найти здесь.

Иллюстрации предоставлены институтом «Стрелка»

Фото: Bridget McKenzie, Егор Слизяк.