Режиссер и драматург Сергей Филиппов.
О приступах стихосложения, ностальгии по Томску и странной стране Чили

В ТЮЗе и Драме идут поставленные им спектакли, в его новых стихах порой звучит ностальгия по Томску. Но сам Сергей Филиппов, режиссер, драматург, поэт, проживает у моря, в солнечной Ялте, и в родные края пока не собирается. Скорее он отправится на постановку в загадочную страну Чили.

Мы выяснили у Сергея как ему живется вдали от родного города, зачем в Чили отмечали 200-летие Лермонтова, влияют ли на его стихи «лайки» на фейсбуке и почему врач приносит людям больше пользы, чем режиссер.

— Сережа, ты окончил ГИТИС, вернулся в Томск, поставил в местных театрах несколько спектаклей («Женщины на закате в отсутствии мужей», «Последнее послание космонавта женщине, которую он когда-то любил в бывшем Советском Союзе», «О’Цуру», «Как Кощей Бессмертный на Василисе женился» — прим. авт.), а потом внезапно переехал в Ялту. Почему? Это семейная история, или, возможно, ты давно хотел обитать в теплом краю у моря?

— К творчеству переезд точно не имеет никакого отношения. Мы с женой Леной раздумывали где нам жить после рождения двоих детей. Взяли глобус, покрутили его… Вспомнили, что несколько раз бывали в Крыму, и нам там очень нравилось, особенно южное побережье. Вот и решили переехать, в замечательное место, в Крым. Тогда он был украинским, и мы ничего не имели против — у меня есть украинские корни, а Лена и вовсе родом оттуда. Потом начался весь этот неописуемый майдан, который первые две недели я приветствовал всей душой, а потом как-то очень быстро понял — откуда и зачем ветер дует. Уже в декабре 2013-го года мне было понятно, что это закончится плохо, но была надежда на здравый смысл украинцев. К сожалению, надежды не оправдались.

— Тебя не пугало, что театров в Крыму, по большому счету, нет?

— Наверное, это очень легкомысленно звучит, но я об этом не думал. Жизнь — это больше, чем работа. Профессия — только одна из прекрасных ее частей. Мне казалось, что возможность заниматься тем, что тебе нравится — она всегда есть. Я так думал… И я ошибался! Театры здесь, конечно, есть — в Севастополе, в Симферополе, но меня там встретили, образно говоря, противотанковами ежами и колючей проволокой. Здесь моя работа связана с разными, скажем так, околотеатральными вещами. В том числе я пишу.

Фото: Алексей Савранский

— Прошлой осенью ты со своей пьесой «Иван» участвовал в «Любимовке», известном фестивале молодой драматурги. Это для тебя не первая «Любимовка»?

— С драматургией у меня отношения достаточно давние. Я же поступил в ГИТИС благодаря «Любимовке». В 2003 году, когда я работал в Томске врачом и ничего не знал о театре, но писал какие-то тексты. Они, как я полагал, были похожи на пьесы. Нашел информацию о фестивале, отправил их туда, и совершенно неожиданно получил приглашение… Удивительно было! Я ничего не знал тогда про этих людей, про драматургию, про театр в принципе. А меня зовут на «Любимовку», мне оплачивают дорогу. Там я впервые увидел критиков, драматургов, артистов, режиссеров. Это были какие-то очень необычные люди, как мне тогда казалось. Они разговаривали так, как я никогда в жизни не слышал, произносили слова, значение которых я не понимал, иначе держали руки, теребили свой ус или бороду… Все это мне очень понравилось. Тогда же я узнал, что в ГИТИСе набирает курс режиссеров Марк Захаров.

— И решил у него поучиться?

— И захотел посмотреть на живого Захарова. Я тогда не знал, что такое экспликация спектакля, которую надо было представить на экзамене. Вообще ничего не знал! Но как-то поступил. В 2004 году я учился на втором курсе и опять участвовал в Любимовке. Потом драматургией совершенно не занимался, отчасти потому, что все наши педагоги с большой долей сарказма и иронии отзывались о современной пьесе. Да и мне было что делать — обучение в ГИТИСе отнимает много времени. А сейчас, когда театра в моей жизни стало меньше, захотелось опять что-то написать. Мою пьесу «Иван» взяли в «Психоночь» — отдельную программу фестиваля.

— Что это значит?

— Те шесть текстов, что вошли в «Психоночь» читались ночью, в центре имени Мейерхольда, почти нон-стоп, без обсуждения. Все читки делала прекрасный режиссер Лера Суркова. Назвали «Психоночь», что на самом деле означает «неформат». На Любимовке было много неформата, но наши тексты оказались даже еще неформатнее остального. Если кому интересно почитать мои драматургические тексты, но найдите в Интернете театральную библиотеку Сергея Ефимова, я там в разделе «авторы» на букву «Ф».

«Психоночь» на «Любимовке»

— На фейсбук ты часто выкладываешь свои стихи, которые я, кстати, читаю с огромной радостью. Речь идет о только что сочиненных вещах, или должно пройти какое-то время?

— Обычно пишу и выкладываю. Иногда сразу же, иногда на следующий день.

— Возможность немедленно получать лайки, отзывы, комментарии что-то для тебя как для поэта меняет?

— Мне интересно наблюдать за реакцией людей. Она часто бывает неожиданной. Читателей у моих стихов не так много. Но даже эта небольшая группа делится: некоторые реагируют на один ряд текстов, некоторые на другой. Откуда у художника потребность выставляться? Непонятно, но она есть. Хотя на то, что я буду писать в следующий раз, реакция читателей никак не влияет. Стихи вообще очень странная вещь, они похожи на музыку. Театр — он делается обязательно для людей, ты понимаешь, что взаимодействуешь со зрителем. А стихи, как и музыка, пишутся скорее на себя, это работа со словом, интересная, исследовательская, интуитивная.

— Ты в последнее время публикуешь много стихов. Всегда так пишешь или Ялта, море вдохновляют?

— Не всегда, но иногда бывают «приступы», они продолжаются от нескольких месяцев до нескольких дней. Когда они проходят, то писать тоже интересно, но уже задумываешься «Может, лучше фильм посмотреть?». А когда у тебя «приступ», то таких мыслей нет, ты пишешь и все.

— Недавно у тебя было очень «томское» стихотворение… А ты скучаешь по родному городу, признавайся?

— Конечно! Кто-то из томичей-эмигрантов однажды написал в фейсбуке: «Всегда с удовольствием и невероятным чувством ностальгии смотрю на фотографии из Томска, но я не хочу туда возвращаться. Я хочу по нему ностальгировать!». Это и обо мне: хочу ностальгировать по Томску!

— То есть, в гости тебя не ждать?

— Очень хочется съездить в Томск, но летом улетать от моря не имеет смысла, а зимой возникает бытовой вопрос: летние скидки на билеты заканчиваются и от нас перелет будет стоить около тысячи долларов на человека. Мы решили, что лучше родители будут прилетать к нам летом отдыхать.

— Но за томской жизнью ты как-то следишь?

— Да, я подписан в фейсбуке на группы театров, филармонии, у меня в ленте есть томские друзья, поэтому я знаю много новостей из местной культурной жизни. В театре Драмы, к сожалению, сняли «Последнее послание космонавта женщине, которую он когда-то любил в бывшем Советском Союзе», мой любимый спектакль. Не только из тех, что я поставил в Томске, но вообще из 1,5 десятка моих работ. Он был несмешной, по-хорошему занудный, как мне казалось. Рад, что у меня была возможность его поставить, обычно требуют что-то веселое от режиссеров. Но жаль, что он совсем недолго шел.

Сцена из спектакля «Последнее послание космонавта…»

— Когда-то ты был известен как музыкант, у тебя была группа «Пассия». А сегодня еще выступаешь?

— Никакую музыку я не играю. Правда, я сочиняю песни в стиле русский шансон, думаю альбом записать. Нет, он не похож на то, что звучит по «Радио Шансон». Это хулиганство, стеб над русским шансоном. Один раз мы в Ялте выступали с Андреем Плотниковым, он тоже бывший томич. Мы сыграли с ним старые песни, и наши, и других групп. Но это стало возможным не потому, что я с кем-то договорился. Просто Андрюша приехал на съемки на две недели, и за это время умудрился познакомиться с местными музыкантами и организовать концерт.

— Недавно ты побывал в Чили. Что тебя туда привело?

— Это был прекрасный проект, я ездил туда участвовать в подготовке 200-летия со дня рождения Лермонтова! В Сантьяго, столице Чили, есть большая русская диаспора, Центр российской культуры и науки. Мы работали совместно с частным театром «Камино» (это переводится как «Путь»), он принадлежит известному режиссеру и актеру Гектору Ногьере. Он очень интересуется русской культурой, поставил недавно «Вишневый сад», спектакль идет в Сантьяго с колоссальным успехом.

— Как вы работали?

— Гектор со студентами делал представление по «Маскараду» Лермонтова, а я репетировал с любительскими русскоязычными актерами, с теми, кто хочет выходить на сцену. Мы тоже готовили зарисовки по «Маскараду». Такой был совместный взгляд чилийско-российский на определенные сцены пьесы. Смешно, но хотя Гектору 77 лет, он почти вдвое старше меня, мы с ним очень совпали во взглядах на некоторые понятия, которые были у Лермонтова.

В самом начале работы проводился брифинг, где собралась русская диаспора Чили. Надо сказать, в нее в основном входят люди богатые. Активно интересовались юбилеем Лермонтова жены бизнесменов. Их можно понять — дети выросли, мужья работают, женщинам надо чем-то заниматься. И эти «рублевские» дамочки, очень рафинированные, поинтересовались у нас, что сегодня значит слово «честь» — понятие, которое Лермонтов и Пушкин часто затрагивают. «Как вы считаете, сохранилось ли оно?», — спросила одна из женщин. Мы с Гектором, не сговариваясь, ответили очень похоже. Я говорю, в России есть эквивалент этому слову, это «понятия». У психически здорового человека, если его назвать, скажем «козёл», возникнет желание покрутить пальцем у виска и уйти, а блатной может убить. Это и есть честь. Гектор продолжил: «Да, когда двое пьяниц дерутся из-за того, что один назвал жену другого проституткой, то это тоже из-за чести». Дамочки пришли в ужас, воскликнули, честь — это же о русском офицере! Но мы с Гектором отлично нашли общий язык. Хотя стилистика наших маленьких спектаклей отличалась, но нам было интересно. Он пригласил меня на постановку, если все сложится, то осенью я буду репетировать в Чили «Чайку» Чехова.

— Какое впечатление осталось от Чили?

— Очень странная страна, я думал, это такая своеобразная Европа на другом конце мира, оказалось, совсем не так. Там долго были у власти фашисты, Пиночет. Это фашизм другой, не такой как мы привыкли, когда сразу вспоминается Гитлер. У них люди и прежде, и сейчас делились на сорта. Все зависит от того, в каком районе города ты живешь. В Сантьяго 27 муниципалитетов, в каждом свой мэр, а общего мэра нет. Везде своя инфраструктура, от больниц до школ. Только университеты общие. Если обитатель бедного района зайдет в богатый, то с ним просто не станут разговаривать. А богатые к бедным точно никогда не заглянут, они даже не пересекают их улиц. Никогда не будет такого, чтобы богатые и бедные люди дружили или влюблялись друг в друга. Врач в Чили никогда не женится на медсестре, это разные классы людей. Если у тебя нет высшего образования, то нет шансов выбраться из бедности, у тебя будет зарплата долларов 600, не больше. А учеба в университете стоит безумно дорого. Зато потом, после университета можно быть в Чили человеком первого сорта. К примеру, врач-анестезиолог с 10-летним стажем получает 20 тысяч долларов в месяц.

Дороги в Чили идеальные. Они все платные, на каждой машине установлен счетчик, каждый месяц надо вносить платеж. Стоянки тоже платные. У студентов в Чили есть традиционное развлечение — они часто устраивают демонстрации, бросаются коктейлями Молотова, бьют окна, их разгоняет водомётами полиция. Но при этом обстановка, как ни странно, спокойная, во время этих демонстраций серьёзных травм никто не получает, в год во всей стране не больше 10 убийств. Правда, в бедных районах постоянно грабят, даже днем. Организаторы строго-настрого запретили мне ходить в бедные латинские кварталы.

Еще в этой стране не существует коррупции. Если тебя остановят за нарушение правил дорожного движения, то будут полчаса долго и нудно читать лекцию, что нехорошо так делать. Если будешь слушать и поддакивать, то отпустят, возможно, даже не оштрафуют. А попытаешься дать взятку, сразу наденут наручники и отправят в тюрьму.

Говорят, в Чили хорошо вести бизнес. Нужно выполнять все правила, платить налоги, схемы абсолютно прозрачные, работать одно удовольствие.

— А как в Чили обстоит дело с театрами?

— Их много, театральная культура в стране высокая. Часто проводят фестивали, зовут коллективы на гастроли. Недавно к ним приезжал Театр Наций со спектаклем по рассказам Шукшина, и был принят на «ура».

Сцена из томского спектакля «Женщины на закате в отсутствии мужей». Фото: Томский драматический театр

— Сережа, а как на тебя, творческого человека, повлияло, что по первому образованию ты хирург и достаточно успел поработать по профессии?

— Не знаю. Сказать, что мне в творчестве помогает то, что я был хирургом, не могу. Безусловно, то, что я лечил людей, делал операции — это накладывает определенный опечаток на психику и отражается в творчестве. Но внятно сформулировать, как именно не могу. Медицина — это дело по-хорошему чопорное! Если в театре принято через две минуты называть человека на «ты», 20-летний актер может говорить «ты» 50-летнему, то в медицинской среде это немыслимо. Для меня до сих пор непривычны такие отношения.

— В тебе осталась привычка «держать дистанцию»?

— Конечно, это в крови, у меня же родители тоже врачи, сестра врач, муж сестры врач, дядя был врачом… Медицинская семья. Поступление в медицинский — это был осмысленный шаг, насколько вообще возможно в 16 лет осмысленно выбирать профессию. Я учился с удовольствием, и те годы, что работал — мне было безумно интересно, я с благодарностью вспоминаю о том времени. Периодически на меня накатывают мысли: надо бросать заниматься этим непонятно кому, кроме меня, нужным театральным делом и идти приносить людям пользу. Если на чашу весов положить медицину и театр, то, мне кажется, это несоизмеримо…

— А как же душевное восстановление во время хороших спектаклей?

— Чтобы душевно восстановиться, лучше пойти или к психологу, или к религиозному учителю. А в театр ты идешь или книгу читаешь для того, чтобы пообщаться с интересным человеком, актером, режиссером, писателем. Творчество, как я думаю, очень эгоистичное занятие.

Текст: Мария Симонова

Фото: Алена Кардаш, из архива Сергея Филиппова