Принцип чтения.
Сергей Шпагин: «Теперь читаю приказы и регламенты»
Люди с историческим образованием воспринимают литературу несколько иначе, чем другие читатели. В этом мы убедились благодаря новому герою нашего «Принципа чтения» Сергею Шпагину, историку, начальнику
Он рассказал нам, каково это — читать романы, зная исторический контекст, а также подсказал, с каких книг лучше начинать знакомство с политологией.
— Книги, связанные с политологией, я начал читать далеко не сразу. По
***
У меня не было последовательной программы чтения. Что попало в руки, то попало. Детский книжки Барто, Гайдара, Михалкова перемешивались со взрослыми романами. «Тихий Дон», например, я прочитал лет в 12. Осилил героически все тома, наверное, половины не понял, но антураж казачий меня впечатлил. Помню, долго разбирал примечания к одной из страниц, где описывались воинские звания казаков, которые сильно отличались от обычных. Эти вещи меня привлекали, а сюжетная, политическая, историческая сторона воспринималась тогда как фон.
Некоторые книги производили на меня сильное впечатление. Среди них рассказы О’Генри. Это хотя и не Чехов, но у них много пересечений на уровне формы, жанра, языка, интереса к простому человеку, к тому, что он переживает. Нужно отдать должно О’Генри, он американскую специфику отлично чувствует и передает. Чувство юмора на его рассказах можно формировать. Я время от времени и сегодня в него заглядываю. Не то чтобы часто, но, когда есть возможность, перечитываю с удовольствием.
***
Еще один важный для меня автор — это Бранислав Нушич, сербский писатель конца XIX — начала XX веков. На меня он уже в детстве произвел сильное впечатление. На простом, понятном привычном материале он умел сделать настолько яркие юмористические образы и сюжеты… Это искусство. Самая яркая часть его книги -«Автобиография», она примерно полтома занимает. Так говорить о разных этапах человеческой жизни, о возрастах и проблемах, которые тогда возникают — это потрясающе! Особенно о том, что касается школы. Я несколько лет преподавал в школе, знаю, что там происходит и вижу много общего с сюжетами Нушича. Школа в его рассказах — индустриальный институт по формовке людей, таким он и остался, несмотря на все реформы. В лучшую сторону изменений пока не ощущается. Но у Нушича этот институт заполняется колоритнейшими характерами, способными очеловечить что угодно. И это оставляет замечательное впечатление.
Чем дальше, тем меньше у меня времени читать
В университете на историческом факультете мы читали «по списку», там требовались конкретные вещи. Уже часто было не до литературы в большом смысле слова, надо освоить массу статей из научной периодики, где отражаются последние достижения. И далее из этой мозаики сформировать собственную картину, представление об объекте науки. Это одна из проблем в университетском образовании. У нас ведь учатся не по учебникам, а по научной литературе. А там — разноголосица мнений и концепций. У кого получится из фрагментов единую картину собирать, у того формируется научное мировоззрение. Но не у всех…
***
Культура общения с книгой плавно уходит. Жаль, но книга в классическом смысле слова вызывает все меньше интереса. Понятно, что возможности доступа к информации сейчас совершенно другие. Они, как правило, связаны с электронными носителями и средствами коммуникации.
Студентов убедить прочитать
***
И историкам, и филологам приходится читать очень много.
После учебы начинаешь
Можно дальше продолжить аналогии. Заметьте, наши «мушкетеры» — гардемарины — они уже сторонники нашего Ришелье. В России герои должны быть государственниками, им «за державу обидно», это национальная специфика.
Не так давно встречал в интернете обзор особенностей национальных литератур и киноиндустрий. Там отмечалось, что герой американского фильма или романа сам за себя, одиночка, может противостоять государству. Во многих других странах такой герой, как правило, не воспринимается. Во Франции в прошлом он был возможен, а сейчас уже труднее себе такого представить.
***
Сначала я, как и многие, просто осваивал школьную программу. А потом стал заниматься историей XIX века, и после этого литературную ситуацию пропускал через профессиональные знания. А занимался я историей русской общественной мысли.
Например, Лев Толстой. Немного видел людей, кто мог бы сказать, что прочел его полное собрание сочинений, все 90 томов. Я честно изучил те несколько, что связаны с моей темой. Понял, что тем ученым, кто занимается Толстым, надо памятники ставить. Он же совершенно не думал, как масштабно его будут переиздавать и перечитывать…
Лев Николаевич входил в литературу как раз в то время, когда из нее (и из жизни) один за другим уходили те, кого изучал я. Скажем, в Общество любителей российской словесности Толстой был принят в 1859 году по рекомендации одного из руководителей славянофильского кружка Алексея Степановича Хомякова. Поэтому в публикациях и архивных материалах мне доводилось встречать разрозненные упоминания о Толстом, оценки его творчества славянофилами. И вот
И вот для того чтобы вступить в полемику, мне пришлось прочесть и Толстого, и то, что про него написано, например, четырехтомные записки Душана Маковицкого. Они посвящены последним шести годам жизни Толстого; автор жил в Ясной Поляне и общался с писателем регулярно, это почти дневниковые записи. Я свою позицию потом в статье изложил, постарался выправить ошибки итальянской коллеги.
У Толстого к славянофилам было своеобразное отношение, связанное с его восприятием мира, общества и религии. Он их считал выразителями идей русской народности и говорил, что они прикрывали её православием. Ему это не нравилось.
Зато Достоевскому, наоборот, такой подход был по душе. Он полагал, русский народ — вообще носитель православной истины, и этому научился отчасти у славянофилов, его часто воспринимают как продолжателя славянофильства.
Конечно, Достоевский интересовал меня не только в контексте изучения славянофилов. В свое время из его романов мне больше всего понравились «Бесы». Так мощно ударить всем талантом по революционному движению — это надо было уметь! Там много интересных деталей и узнаваемых образов, особенно если знать реальные споры, которые в то время шли среди русской интеллигенции. Понятно, что «Бесы» были восприняты полярно. Консерваторы говорили о том, что о революционерах наконец сказали правду: они сбивают молодежь с пути истинного. А вся революционно настроенная интеллигенция встала на дыбы после выхода «Бесов». Хотя, применительно к конкретному случаю, знаменитому судебному процессу Сергея Нечаева и товарищей, Достоевский сказал правду. Он показал своего героя Петра Верховенского таким, каким, наверное, и был Нечаев.
***
Советская литература для меня в этом смысле была скучнее. Слишком много пропаганды там было. Все, что писалось по канону соцреализма, скучновато выглядело. Были попытки выламываться из него, и отдельные примеры мне нравились. Недавно экранизированный роман Олега Куваева «Территория» мне повезло прочитать еще в детстве. Учительница литературы его рекомендовала нам как часть школьной программы. Из времен застоя это один из хороших примеров того, как, соблюдая каноны соцреализма, можно было хорошо писать о людях, об их отношениях с природой, друг с другом, умении преодолевать настоящие жизненные трудности.
Это была хорошая, добротная литература. Другое дело — сколько ее было?
В эпоху перестройки нам стали доступны те произведения, которые раньше запрещали. Как выяснилось, прятали от нас не так уж и много. Да, «Мастер и Маргарита» — это, конечно, явление. Но много ли у того же Булгакова сочинений, которые стоит перечитывать? Я помню его рассказы для газеты «Гудок», по ним очень заметно, что они для этого издания сделаны. Качество того, что было написано «в стол» и того, что на потребу, очень отличается.
***
Постсоветскую литературу я воспринимаю с трудом. Появилось колоссальное количество книг, которые годятся разве что для метро.
Из современных писателей, хотя не могу сказать, что я их много читал, единственный, кто произвел на меня впечатление, это Виктор Пелевин. И то, пожалуй, только одним своим произведением, «Generation П». Я его прочитал в начале
Роль «заменителя литературы» для меня в последние годы играл Акунин. У него язык, во многом синтезированный в результате переработки соответствующих сюжетных ходов, много заимствований. В этом смысле Пелевин оригинальнее. Зато Акунин хороший трансформатор, владеет словом, читать его интересно. Он кинематографичен, по нему можно снимать фильмы, особенно экшн.
Недавно он стал писать книги об истории России. Я не успел пока их проанализировать. Но я примерно представляю себе его подход: он всегда идет в истории от отдельного факта, вокруг него выстраивается остальная канва. Для человека, пишущего об истории с точки зрения литературы, это интересно. Такие книги читаются как материалы журналистского расследования. А с точки зрения науки факты могут быть тривиальные, зато Акунин их хорошо высвечивает, придает колорит. И это совсем неплохо. Пусть люди хоть так обратятся к истории, это тоже полезно. Нам очень не хватает исторического сознания как понимания взаимосвязей, последовательностей, закономерностей исторического процесса.
***
Что стоит читать тем, кто хочет разбираться в политологии? Для начала можно прочесть учебник. Хотя я не
Когда мне надоело ссылаться на учебники, которые или никто не прочитает, или они невысокого качества, то я лет пять назад написал свое учебное пособие, издал его в Томске, рекомендовал студентам. Некоторые даже его прочитали…
О политике сегодня написано многое. Я не говорю о журналистских вещах, которые по конкретным поводам появляются. На жареных фактах легко сделать сенсацию, тираж. Но серьезные издания тоже есть. К примеру, книга английского социолога Майкла Манна «Власть в XXI столетии». Она написана в жанре диалога, журналист выясняет позицию Манна по разным вопросам, а тот свободно рассуждает о том, что такое власть, как и почему она менялась с течением времени.
Из фундаментальных работ в свое время большое впечатление на меня произвела книга нашего отечественного исследователя Михаила Ильина «Слова и смыслы». Она посвящена политическому языку. У автора интересная специализация, по первому образованию он филолог, а докторскую защищал по политическим наукам. Соединение политологии и филологии оказалось продуктивным в исследовании языка. Только теперь эту книгу трудно стало найти. Она заслуживает внимания и интереса.
Людям, которые только входят в мир политики, можно порекомендовать «
Если начинать копаться и серьезно во
Что касается современных вещей, возникает проблема: научная литература высокого уровня трудно читается. Все понимают, что учебник по квантовой механике непросто осилить. Но и книги по социальным наукам, я вас уверяю, тоже очень нелегко читаются. Хорошо, качественно написанная книга, которая была бы доступна, понята любому читателю — большая редкость. Особенно в нашем направлении. Когда читаешь Макса Вебера, то чувствуешь, что это не только классик мировой социологии и, в значительной степени, политологии, но и человек, умевший писать понятно и по возможности интересно. Из тех, кого мне доводилось читать недавно из относительно близких к нам по времени людей, — американский социолог Чарльз Тилли, недавно, к сожалению, ушедший из жизни. Целый ряд его работ посвящен
***
А сейчас первое, что мне приходится читать, это всевозможные приказы, регламенты, порядки. Временами это довольно муторная работа. Но, с другой стороны, понимаю, что она очень нужна университету, поэтому надо за нее браться.
Вот и берусь.
Фото: Мария Аникина