18+
18+
Книги, Принцип чтения, Принцип чтения.Михаил Андреев: «Бумажные книги нужны только маленьким детям» Принцип чтения.Михаил Андреев: «Бумажные книги нужны только маленьким детям»
РЕКЛАМА

Принцип чтения.
Михаил Андреев: «Бумажные книги нужны только маленьким детям»

АВТОР
Мария Симонова

Поэт Михаил Андреев известен далеко за пределами Томска. Песни на его стихи знакомы всем и каждому, благодаря им наш тополиный пух прославился на всю страну.

Мы поговорили с автором о книгах и узнали, что он думает о русской классике, из-за чего считает литературу в школьной программе лишней, кто из нобелевских лауреатов писал поэту письма и почему бумажные издания нужны только детям.

— Я родился в Чаинском районе. Это 300 км на север Томской области. Там была школа и библиотека. Шла унылая жизнь, и книга в ней была на первом месте. Холодными зимними вечерами мы с братом и сестрой читали. Домой выписывали много журналов: «Техника молодежи», «Наука и жизнь», «Вокруг света», «Физкультура и спорт», «Спортивная жизнь России» и другие. Они раз в месяц выходили, мы их всегда очень ждали. Телевизора дома не было, мы только с помощью подписных изданий познавали мир.

Я уже в детстве писал стихи. У меня там были такие строчки: «Трава на цыпочки встает, чтобы раньше всех увидеть солнце». Или «Домашним цветам показалось что гуляют они на лугу». Были и другие вещи, связанные с природой. Это я из окружающего мира брал через сердце, через душу.

Школа — она немного притупляет все чувства. «Евгения Онегина» Пушкина не надо школьникам изучать. Не то, что им рано, а вообще не нужно, там язык другой — старый, несовременный. А языком надо наслаждаться.

Трудно насладиться Львом Толстым. Разве что одной его строчкой, когда он пишет, что поросенок, «Один из самых маленьких сосунов, черный, головастый, с удивленно торчащей между ушами челкой и хвостиком, свернутым еще на ту сторону, на которую он был загнут в брюхе матери».

Математика и химия — они детям больше дают. А литература зачем школьникам? Они бегают, катаются с горок, в снежки играют, так живут. В литературе это все художественно описано, слезливо или слащаво. Чувствуется отрыв от реальности.

Насладиться в школе языком Гоголя в «Мертвых душах» практически невозможно. Сюжет всем известен. А этим пространством между слов и запятых, пластикой языка, динамикой — ими не насладиться. Можно кайфануть уже в более зрелом возрасте.

Нам, чтобы в Томск из дома добраться, надо было несколько суток на пароходе в трюмах плыть. Я во время таких поездок читал стихи. Не каждую строчку понимал, но думал: раз написано, значит, что-то в этом есть. Иногда завораживали звуки, ритм. Я сразу стал читать серьезные стихи — Ахматову, Цветаеву. Берега медленно проплывали за окном, я же просто читал стихи. И сам писал.

Сегодня книга сама по себе не совсем естественная вещь. Она нужна только для детей, которые еще не умеют говорить. Издавать ее надо с толстым переплетом, чтобы дети не привыкали рвать. И пусть мать читает годовалому ребенку, который говорить не умеет еще, но все понимает, про курочку Рябу или репку. Для этих целей книга нужна. Пусть ребенок слушает, переживает, смотрит на картинки… Это единственное верное назначение книги. Ребенку в полтора года уже книга не нужна. Можно ему просто рассказывать истории. Тем более, став постарше, он порвет любую корочку обложки.

Самая серьезная функция современной книги — чтобы ее читали годовалым детям. В целом же все оцифровано, можно по-другому воспринимать тексты, необязательно их издавать.

Сейчас в Москве появилась радиостанция «Книга». Я недавно разговаривал с Николаем Расторгуевым, он мне рассказал об этом. Пока она только в столице вещает. Я спросил, кто владелец. Коля сделал паузу и говорит: «Я!». У них нет песен на этом радио, только симфоническая музыка звучит между чтением книг. Можно включить его в машине и слушать. Читают они классику, в основном русскую.

Я ощущал влияние книги. Мощный писатель Фолкнер. Его повесть «Медведь» такая философская… Как будто ты в самолете, он набирает скорость, ты уже оторвался от бетонки и не почувствовал этого момента. Смотришь в иллюминатор — и понимаешь, что уже высоко над землей. И так же у Фолкнера: читаешь, читаешь — и уже летишь. С помощью языковых образов создается давления на душу, на сердце, на печень, на все внутри. Это влияние слов. Мощное произведение! Или «Котлован» Платонова. Когда его читаешь, то высоко, приподнято чувствуешь себя.

«Ленин и печник» Твардовского хорошее произведение. Вот бы мне его сейчас подарили, я бы его перечитал.

Философские книги интересны. «Шри Ауробиндо, или Путешествие сознания» читаешь — не можешь оторваться. Ты, сидя на скамейке, не можешь дойти своим умом до того, что он пишет. И от этого наблюдаешь в себе наслаждение.

У меня много напечатанных на машинке книг по дзен-буддизму, например, Дайсэцу Судзуки. Они до сих пор официально не переведены, только подпольно распространялись в 80-е годы. Их читаешь и понимаешь, как мир глубок, велик и величав. Если ты эти три понятия можешь прочувствовать, то больше ничего не надо.

В Писательскую лавку я, как член Союза писателей, заходил, когда ездил в Москву и брал там книжки, в том числе и те, которые было трудно достать. Теперь многие из них отдал в детские дома — те, к которым я точно не буду возвращаться. Или те, что могу и в библиотеке почитать. А философские книги оставил.

Из томских коллег читаю ранние стихи Татьяна Котляревской. Мы с ней лучшие, нам нечего других читать.

Зарубежную прозу сегодня можно почитать. «Алхимика» Коэльо, «Дети из камеры хранения» Рю Мураками, «Парфюмер» Зюскинда. И этого достаточно.

Я могу долго Гоголя перечитывать, Платонова, Достоевского. Мне главное, чтобы язык был. Не смысл, не сюжет, а просто язык.

Я пишу стихи. Это тоже инвентаризация мира, понять, что так есть и эдак есть… Все через чувства происходит. У меня через два месяца выйдет книга стихов, они обладают особой «тканностью»… Слова там так сотканы, что они приближаются к прозе.

В свое время Иосиф Бродский прочитал мои стихи в «Литературной газете», и они ему понравились. Я ему еще отправил — мне в редакции дали его адрес. И поэт послал мне в Томск письмо с отзывом на стихи, я его опубликовал как предисловие Бродского. Это было сенсацией, газеты перепечатывали его. Недавно у меня вышла толстая книга — 400 страниц, под названием «Избранное». Там на обложке тот конверт Бродского, его рукой написанный адрес — Томск, проспект Фрунзе…

Я в литературе очень самодостаточен. В трудную минуту Бродский счел нужным меня поддержать.

Поэзия у меня сложная. Много ассоциаций вызывающая. Тексты даже песенные непростые, если приглядеться.

Например:

Тополиный пух, жара, июль,

Ночи такие звездные

Ты пойми, что первый поцелуй

Это еще не любовь, это лишь

Такой закон противоположностей.

Почему июль, а не июнь? Июля подождите, пух будет лежать и лететь. Еще я думал о тех, у кого аллергия, не хотелось прямого попадания в них, чтобы их не раздражать лишний раз. А то они бы слышали на концертах «июнь» и испытывали бы шок.

Свои стихи я редко перечитываю. Прочтешь, потом вспоминаешь, как это придумалось, печаталось… Заново переживаешь такие сильные чувства, что лучше не читать!

Основные книжки у меня в Москве выходили. Тираж был 30 тысяч экземпляров, 15 тысяч, но Томск не насытился моими стихами. Теперь издается в нашем городе, в простом оформлении, и там будут лучшие стихи последнего времени, я недавно много написал.

Мне важно чтобы меня читали и в Томске, и в Чаинском районе, и в Молчаново. Потому что я живу очень естественной жизнью как раз здесь. Даже барствую просто, веду наглую жизнь. 15 минут — и ты уже за городом, можно по Тимирязевскому бору проехать. Главное — природа, окружение, свист рябчика услышать. Рябчик — высшая мелодия, как он ее свистит на морозе!

Один мой рассказ вышел в журнале «Москва». Я, может, продолжу его до повести. Проза она такая… Надо, чтобы язык был чистый, как слеза.

Я сегодня никуда не спешу. Главное — получить наслаждение. И от написания стихов, и от чтения книг, и от песенного творчества.

Фото: Владимир Дударев