Принцип чтения.
Юлия Мучник: «Дом не может быть уютным без библиотеки»

автор

Мария Симонова

В новом выпуске «Принципа чтения» — журналист, историк Юлия Мучник, программы «Час Пик» которой так не хватает теперь по субботам.

Наша героиня объяснила, зачем нам домашние библиотеки, рассказала несколько историй о самиздате и запрещенной в советские времена литературе, а также порекомендовала несколько важных книг, которые могут помочь найти ответы на актуальные сейчас для многих вопросы. Среди них оказалась и «Зулейха открывает глаза» — буквально на днях этот роман получил национальную литературную премию «Большая книга».

— Известно, что можно бесконечно смотреть на море, на то, как горит костер или огонь в камине. Это успокаивает, расслабляет… А мне еще обязательно надо, чтобы в комнате была полка, а лучше — стеллажи с книгами. Причем в домашней библиотеке должны быть книги «с историей», с потрепанными корешками, с закладками… Ты даже если их в руки давно не брал, пройдешь мимо, посмотришь — что-то вспомнишь. Или возьмешь с полки, полистаешь. Для меня это важно очень.

Меня с детства дома окружала именно такая библиотека — с историей. Её собирали с большой любовью родители, было в ней и несколько книг ещё от бабушки с дедушкой. Они, несмотря на свою тяжелую судьбу, ссылку, в результате которой большая часть их прекрасной библиотеки пропала, несколько любимых томов умудрились сохранить.

Дедушку, к тому времени профессора-медика, сослали в 1941 году из Симферополя сначала в Казахстан, потом в Сибирь. Он был наполовину немцем, наполовину евреем. Выслали его с семьёй, как немца. А не случись этой ссылки, убили бы, как еврея. Вся история ХХ века в этой судьбе. В Симферополе остался дом, все вещи. И с любовью собранная домашняя библиотека, прежде всего — профессиональная, медицинская. После войны деду так и не разрешили вернуться домой. Позволили только переехать из Казахстана в Томск, где он работал в Медицинском университете. В нашем семейном архиве хранятся ответы деду из разных инстанций на его запросы по поводу этой библиотеки. Он, уже после войны переехав из Казахстана в Томск, обращался к властям, в разные инстанции — искал следы этой своей библиотеки, пытался вернуть какие-то книги. Из всего потерянного в той прошлой довоенной жизни ему, видимо, было особенно жалко эти книги… А они оказались в библиотеке крымского мединститута. И несколько томов со штампами этого университета у нас дома хранятся. Видимо, каким-то чудом дед их смог вернуть себе.

***

На книжных полках в моём доме есть много книг из родительской библиотеки. Это обычный «набор» российской интеллигентской семьи тех лет. Серия фантастики в красном переплете, серии «Зарубежной литературы», «Памятники» в темно-коричневых переплетах и многое другое. Мы же по этим изданиям, по цитатам из этих книг друг друга и узнаем. Вот ты пришел к кому-то домой, видишь на книжных полках эти переплеты, и понимаешь, что ты с этим человеком читал одни и те же книжки, значит, есть больше шансов найти общий язык.

В моей домашней библиотеке есть книги, зачитанные еще с детства. Те, которые мне, брату, сестре читала вслух мама. Это была традиция. Какой бы уставшей она после тяжелой своей врачебной работы и ночных дежурств не возвращалась домой, на ночь все равно нам всегда читала. «Карлсон» — любимая детская книжка в синей обложке, до сих пор у меня хранится в потрепанном уже переплете. «Мэри Поппинс», книги Даррелла, рассказы Драгунского — эти старые издания теперь стоят на книжных полках в комнате младшей моей дочери. Я читала их вслух своим детям. Может быть, они будут читать своим. Если, конечно, электронная книга не вытеснит окончательно бумажную. Хотелось бы, чтобы книги какие-то передавались из поколения в поколение. Хотя, конечно, сейчас судьбы таких семейных библиотек под вопросом. Кто-то уже сравнивал эти библиотеки с крепостными. После отмены крепостного права дворяне не знали, что с ними — крепостными, которые не ушли на волю, делать. Наследникам они были не нужны, и вроде как не расстанешься просто так. И все эти наши библиотеки, возможно, в век интернета превратятся в таких же вот «крепостных».

Но всё-таки надеюсь, что какие-то книги в нашей семье будут передаваться по наследству. И о чём-то хорошем, важном напоминать детям, внукам.

Я поздно начала много читать самостоятельно, больше любила слушать маму. Но лет в 9–10 я прочитала первые три серьезные книги сама. Набор этот был причудливым. Сначала, помнится, я залпом прочитала Шарля де Костера — «Легенда об Уленшпигеле». Тогда папа, будучи директором Дворца спорта, привез в Томск театр имени Ленинского комсомола, они играли великолепный спектакль «Уленшпигель» с замечательным Николаем Караченцовым в главной роли. И сколько раз его играли в Томске, столько я его смотрела. Влюбилась в Караченцева, в Тиля, в книгу. Второй книгой стал недавно изданный тогда роман Булгакова «Мастер и Маргарита». А третья книга вообще для того моего возраста — неожиданная. Это Камю, «Посторонний». Видимо, я просто читала то, что в тот момент читали родители и о чем они говорили дома. Все обсуждали Булгакова — я читала его. В доме появился Камю — мне стало интересно. Но, на самом деле, ребенок в этом возрасте понимает больше, чем нам иногда кажется. Потом, когда я перечитывала, Камю и Булгакова, и Костера, то ничего принципиально нового уже для себя не открывала. Кажется, главное в этих книгах я поняла в свои 9 лет.

***

Помимо изданных книг, в советские времена у нас дома всегда было много самиздата. Родителям их тайно давали почитать томские и московские знакомые — любители самиздата. Причем книги эти дома лежали повсюду: в каких-то самодельных переплетах, размноженные на печатной машинке, в редких тогда ксерокопиях. Родители нам доверяли абсолютно, знали, что мы лишнего за пределами дома не скажем. И вот, уже в детстве и юности я прочитала Солженицына и Конквеста, Войновича и воспоминания Н. Я. Мандельштам, да практически всю классику тогдашнего самиздата. Помню, когда я училась в старших классах, дома появился Набоков. Книга была без обложки. Я не знала тогда эту фамилию, просто открыла незнакомую книгу и закрыла только утром. Это были «Другие берега», как я потом узнала от родителей. И с тех пор Набоков — один из любимейших моих писателей.

У нас есть много семейных историй, связанных с запрещенными в советские времена книгами. Как-то папа взял в «Доме политпросвещения» проектор — прочитать самиздатовский, на пленке, вариант «Зияющих высот» Зиновьева. Смешно, конечно, что проектор он взяла в этом самом советском «Доме политпросвещения», но, с другой стороны, мы же именно политпросвещением дома, читая самиздат, и занимались по-своему. Потом папа сдал проектор — аккурат с пленочкой, которая там застряла. Это случилось в 1982 году, когда в Томске и, как позже выяснилось, повсюду в стране, было в разгаре «дело книжников»: кгбшники преследовали любителей самиздата. Мне было 17 лет. И вот к нам пришли из КГБ, в шесть утра, и увезли папу на допрос. Полдня мы не знали, где он и что с ним. А после обеда они приехали с папой, вызвали соседей-понятых, и заявили нам, что по их оперативным данным у нас дома хранится издание Чаадаева — «Философские письма», и мол мы обязаны его выдать. Почему-то у них не было ордера на обыск, а был ордер на изъятие этой книги. Мама, помнится, с холодным презрением объясняла им, что Чаадаев писал до советской власти и ничего антисоветского написать не мог. Но книга была в самиздате. Это по тем временам — криминал. Помню бледных соседей, с которыми мы прожили рядом много лет. Еще помню забавное: у нашей кошки в тот момент были котята, и она постоянно доставала их из коробки, приносила и складывала к ногам этих кгбшников. Будто хотела сказать: «У нас тут дети, убирайтесь». Мы уносили котят, а она обратно. Даже кошка наша была, похоже, инакомыслящей какой-то.

В итоге нашей семье тогда сильно потрепали нервы. Но поскольку родители были лишь читателями, для нас все обошлось относительно еще по тем временам легко. А тех, кто активно эту литературу распространял, повыгоняли тогда с работ, несколько человек посадили. У нас же эти органы только и умеют из века в век — преследовать людей, которые думают иначе.

А через много лет, уже работая на ТВ, я сняла об этой истории документальный фильм — «Книжники». Мне как-то позвонили из суда, сказали: мы тут сжигаем архив, у нас есть дело 1982 года, оно вам точно будет интересно. Я, конечно, рванула за этими документами и получила аж 20 томов следственного дела. И вот я читала допросы своего папы. Его допрашивали, выясняли: «Какие книжки вы читаете, почему, как у вас оказались „Зияющие высоты“, кто вам дал эту книгу, другие, откуда вы брали самиздат». В общем, несколько страниц допроса. И мне было необыкновенно приятно этот документ читать. Папа держался как партизан, шутил, иронизировал. Говорил, что проектор мы брали потому, что жена-медик писала в этот момент диссертацию, читала какую-то медицинскую литературу с помощью этого проектора. Ни одной фамилии своих друзей и знакомых — самиздатчиков не назвал. Держался просто отлично!

Сейчас забавно, что все эти когда-то запрещенные книги изданы. Нам тогда казалось, этого никогда не случится. А еще у нас всех тогда была большая иллюзия: нам казалось, что мы понимаем всё про эту власть, потому что имеем возможность читать все эти книги. И вот, мол, если эти книги издать, и дать возможность их прочитать каждому…

Вот, я, например, Гроссмана и Шаламова читала в самиздате. Мне тогда казалось, вот если бы все это прочитали, все бы всё поняли. И что теперь? Книги эти изданы. Вот лежат у меня на полке. Кстати, мои любимые авторы, постоянно листаю, перечитываю.

Каждый теперь может это и многое другое почитать о тех временах. И при этом полстраны ностальгирует по советской власти и Сталину… Всё оказалось сложнее, чем нам тогда казалось.

***

Сейчас меня больше тянет перечитывать что-то старое, или вовремя не прочитанное. Вот Лесков у меня на столе лежит, хочу купить хорошее издание Салтыкова-Щедрина. У нас кое-что из библиотеки пропало. В своё время часть книг, которые просто из дома нас уже выселяли, мы «сослали» на дачу. Как-то приезжаем и видим: всё, что можно деревенские из дома вытащили. В том числе и библиотеку. А там полное собрание Чехова, Салтыкова-Щедрина, Достоевского. Мы смотрим на пустые полки, гадаем, зачем же они книжки-то взяли. Продать, пропить, обменять на что-то? Потом кто-то говорит «Господи, а вдруг они Достоевского, например, прочитают, хорошо ли это будет?»

***

Из нового — открытий не так много. Вот совсем недавно открыла для себя писателя Леонида Юзефовича. К стыду своему, раньше не читала его. А тут прочитала «Зимнюю дорогу» — про последний бой Гражданской войны, про участников этой драмы — белого генерала Пепеляева и красного командира Строда, в судьбах которых многое связано с Томском, кстати. Потрясающая книга, и очень созвучная нынешнему времени, как ни странно. Теперь вот читаю «Самодержца пустыни» — про барона Унгерна. Открыла для себя этого писателя.

Еще из нового — «Зулейха открывает глаза» Гузели Яхиной. История депортации татар в Сибирь, репрессий, которые они пережили. Поскольку я тоже родом из сосланных, многое из той семейной истории, которая описывается в книге, мне знакомо. Вот моя мама часто говорила: «Да, мы были сосланы, но зато я получила в Казахстане отличное лицейское образование. Все учителя мои были — сосланная профессура». А мол «осанкой своей я обязана тому, что воду на коромысле таскала». И в книге «Зулейха…» тоже много таких «зато», которыми утешали себя ссыльные и которые помогали им выжить.

Еще недавно, с опозданием, прочитала книжку Людмилы Улицкой «Поэтка». Про Наталью Горбаневскую — одна из тех, кто в 1968 году вышел на площадь в знак протеста против ввода войск Чехословакию. Причем она была с грудным ребенком в тот момент. Мне тем интереснее было эту книгу читать, что я была знакома с другой участницей той истории — Ларисой Богораз. Вот читала, книгу Улицкой, вспоминала Ларису Богораз, наши с ней разговоры о разном. Думала, о том, как мало что в России по существу-то меняется.

***

Из недавнего чтения — всем рекомендую книгу оксфордской исследовательницы Клаудии Кунст «Совесть нацистов». Я давно не читала такого глубокого исторического исследования. Казалось бы, парадоксальное название. Откуда у нациста совесть? Но она как раз исследует природу этой аморальности, этого «неотличения зла», этого умения обычного человека уговорить себя на сотрудничество со злом и потом оправдывать себя тем, например, что «такое было время». Книга эта во многом созвучна, конечно, другому выдающемуся труду — «Банальность зла» Ханны Арендт, которая в своё время, кажется, первая сумела так смело и глубоко исследовать эту тему. У меня все изданные в России труды Ханны Арендт стоят на полке.

Стараюсь не творить себе кумиров. Но вот Ханна Арендт для меня — образец смелости и глубины осмысления истории прошлого столетия.

Вообще, тема «банальности зла» — для нас, живущих в это время и в этой стране, очень актуальна, конечно. Так что всем бы советовала почитать и Арендт, и Кунст.

Еще из недавно прочитанного — нашумевший комикс Арта Шпигельмана «Маус». Была идиотская история с изъятием книжки из книжных магазинов, потому что там на обложке свастика. Вот благодаря этому скандалу я и узнала о Шпигельмане. Он — сын человека, пережившего Холокост. И эту личную и семейную трагедию он рассказывает в комиксах. И выясняется, что это своеобразный язык помогает понять что-то об этом кошмаре. Что другими средствами не выразишь. Мы с младшей дочерью прочитали эту книгу вслух. И, по-другому, ей про Холокост рассказывать еще рано, нельзя даже. А этот язык позволяет говорить на эту тему с детьми. А говорить, с какого-то возраста начиная, надо.

И раз уж говорим на эту тему, то еще одна важная книга, из недавно прочитанных — Виктор Франкл, «Человек в поисках смысла». Франкл пережил Освенцим, потерял всю свою семью в Холокосте. И сумел в концлагере сохранить веру в человека, в то, что в жизни есть какой-то смысл. И только это — наличие высокого смысла жизни — и может спасти человека, помочь ему выжить при самых невыносимых обстоятельствах, говорит Франкл. И вообще — это поразительная какая-то история. Посмотрите его лекции в интернете. Он прошел через Ад, и сохранил какое-то удивительное жизнелюбие и оптимизм.

Из современных зарубежных авторов, книги которых стараюсь не пропускать — Салман Рушди и Орхан Памук. Кажется, все их книги, изданные в России, есть у меня на книжных полках. Рушди вообще один из любимейших моих писателей. Приветствую решение Нобелевского комитета этого года, но очень бы хотела, чтобы Рушди тоже получил эту премию когда-нибудь. Он заслужил. А Памука недавно как раз перечитывала, когда случилось это безумие с Турцией, и страна эта вдруг усилиями нашей пропаганды, превратилась во «врага» России. Вот, всем сейчас советую почитать Памука — многое станет понятно о Турции, о том, как на самом деле похожа эта страна в чём-то на Россию.

***

Как я выбираю новые книги? Есть люди, которым я доверяю. Если они мне скажут, что это следует почитать, я последую их совету. Сейчас времени мало, уже не хочется тратить его на ерунду. В юности иной раз заставляла себя читать — мол, не нравится, а надо… Теперь я никогда не буду читать то, что мне не по душе. Ну, только что по диагонали, из профессионального какого-то интереса. А, в общем, мы уже в том возрасте и в той ситуации, когда надо стараться иметь дело только с теми людьми и с теми книгами, которые тебе по душе.

Фото: Владимир Дударев