18+
18+
РЕКЛАМА
Книги, Принцип чтения, Принцип чтения.Татьяна Дахно: «Книга – самый крутой лайфхак» Принцип чтения.Татьяна Дахно: «Книга – самый крутой лайфхак»

Принцип чтения.
Татьяна Дахно: «Книга – самый крутой лайфхак»

АВТОР
Мария Симонова

Она красива, эффектна, обладает своим стилем во всем, прекрасно знает мир светских тусовок. А еще Татьяна Дахно, издатель, директор и главный редактор журнала «MyWay. Город в лицах», не представляет своей жизни без книг.

Наша новая героиня поведала, почему у нее нет никакого принципа чтения, рассказала о том, как сказки, любимые в детстве, могут повлиять на личность, и объяснила, чему можно научиться у книг.

— Чтение для меня абсолютно беспринципное занятие. Это при том, что я получила в высшем смысле высшее филологическое образование, а также при том, что навсегда связала свою профессиональную и личную жизнь со связыванием слов, занимаясь издательством аутентичного томского журнала.

Но по порядку. Однозначно, что мое поступление на филфак в то время, когда гораздо более перспективным и престижным было учиться на юристов и экономистов, предопределил ГДР-овский сервант в зале, сверху донизу заполненный книгами. Что характерно, в нашем роду, — явно не «голубых», но по-настоящему благородных кровей, — никто и никогда не засыпал без книги. Бабушка, у которой за плечами имелись «4 класса церковно-приходской школы», а также адский физический труд, много горя и лишений, читала хотя и медленно, но взахлеб, запоминая книги наизусть, а затем в лицах артистично пересказывая их дочерям и подругам. А еще она по ночам слушала радиоспектакли и концерты классической музыки, и дети — пять девчонок — просыпалась в ночи от ее смеха или слез над «Грозой» или «Бесприданницей» Островского или над романсами Глинки, или ариями лирических героинь Верди. Бабушкин эмоциональный слух и зрение передались ее младшей дочери, спавшей с ней на одной кровати, и та, в отсутствие торшеров и ночников, читала под одеялом с шахтерским фонариком в руках журнал «Юность», библиотечных Гайдара, Мопассана, Ремарка, Войновича, Золя и про Гулю Королеву и ее четвертую высоту. Став взрослой женщиной и моей мамой, она передала мне по наследству любовь к книге, сумев создать из чтения нашу семейную традицию и некий излюбленный ежедневный ритуал для всех домашних, включая кота Гошу, предпочитающего спать на раскрытых страницах.

Родители собрали очень и очень приличную библиотеку из практически всех классических «классиков». Портрет поэта Есенина всегда занимал центральное место в нашем интерьере, а подписками на дефицитных авторов вроде Блока, добытым в многочасовых ночных очередях, гордились больше, чем приобретением духов «Пуазон»…

Я не могу похвастать тем, что в 7 лет прочла «Медного всадника» или «Пиковую даму», как это сделала бы моя дочь, но я упивалась книгами и боготворила своих героев: Динку Валентины Осеевой, Мишу Полякова из трилогии Рыбакова, странных и добрых парней и девчонок из сборника повестей Юрия Яковлева «Багульник», Димку Кожедуба, Федора «Большое Ухо» и Васю «Молокоеда» из «Тайны Золотой Долины», дядю Тома из его «Хижины», доктора Бармина и Веню Филатова из арктической и героической прозы Владимира Санина, и, конечно, «Двух капитанов» Каверина…

Я нарочито не перечисляю Тома Сойера, Карлсона, Пеппи Длинныйчулок, Русалочку и Маугли, потому что с этими ребятами и так все понятно — они вшиты в мою подкорку самыми крепкими, золотыми нитями, и отвечают за все дальнейшие мифосхемы, которые эта самая «подкорка», подсознание выстраивает мне в качестве моего жизненного пути. Я вообще полагаю, что сказки, любимые в детстве, имеют определяющий характер для некоего опознания личности. По любимым сказкам и выбираемым в детстве архетипам можно вычислить нашу примерную судьбу и наш характер… К примеру, однажды приняв близко к сердцу трагедию Андерсоновой «Русалочки», я на протяжении жизни физически теряю голос от несправедливости и никогда не воюю за мужчин…

Так вот, о беспринципности чтения… Научившись в университете «читать книги» и став профессиональным филологом под присмотром блестящих преподавателей филфака ТГУ и своего научного руководителя, без ложной скромности великой ФэЗэ (Фаина Зиновьевна Канунова — академик РАЕН, доктор наук, профессор, светило русской филологической науки, ученица Юрия Лотмана, по сути создавшая томскую филологическую школу и посвятившая свою жизнь нашему городу и родному университету), я тем не менее не обрела каких-то специальных навыков системного чтения. Никакого специального плана по освоению домашней, а затем и мировой библиотеки у меня не было и нет. И в детстве, и в юности, и в нынешнем состоянии я выбираю книги нюхом, интуитивно, полагаясь исключительно на внутренний вкус. При этом, возможно чересчур самонадеянно, я нахожу, что в выборе литературы этот вкус почти безупречен. Я могу головой ответить за все когда-либо выбранные или оставленные книги, и докажу на раз, почему первые — замечательны, а вторые — или не по зубам, или откровенная чушь.

…А читаю я с детства лёжа. Или за обеденным столом, непременно задрав одну ногу на стул или на другую ногу. И поставив книгу на школьную подставку. И надо, чтобы никого рядом не было, и вокруг бы стояла такая домашняя дневная полутишина, когда слышно как тикают часы на стене, шуршат листвой деревья во дворе, скрипят качели и вскрикивают дети или птицы. А книга чтобы была такая читанная-перечитанная, замызганная, с каплями то ли соусов, то ли слез, с карандашными или ручечными пометками, с затертым переплетом, с трещинами в склейке, засаленным форзацем с надписью, как вот здесь, в моем любимом сборнике рассказов Хорхе Борхеса. Тут написано: «Новосибирск, июнь, 2001 год» — и вот время, и пространство, о которых так гениально пишет этот автор, и которые, кстати, более всех других тем занимают меня, сходятся, как в Борхесовском алефе, в той точке на карте Новосибирска и Красного проспекта, где я получила эту книгу в подарок…

«Вслед за греком великим я видел разные грады,

Дни познал и труды, познал я несчастья и голод,

Не пытаюсь подправить событий, имен не меняю,

Но воспетый вояж мой — это вояж вокруг собственной комнаты».

(Х. Л. Борхес «АЛЕФ»)

Книга для меня и есть алеф. Микрокосмос и макрокосмос, в котором разом получаешь весь накопленный мировой опыт, все возможные сценарии развития всех возможных сюжетов, все правила и все исключения. Книга — самый крутой лайфхак. Она упрощает быт, и одновременно усложняет чувственный и интеллектуальный мир читателя. Тот же телек и интернет — хаотичны и суетны, как вселенная, тогда как в книге — полный порядок и дисциплина. Гаджеты навязчивы и при этом равнодушны к своему обладателю, тогда как книга обладает самыми хорошими манерами и предоставляет возможность выбора — читать или не надо. Ну, и хрестоматийное: книга — лучший учитель! Реально, стоит человеку прочесть хотя бы одну приличную книгу, как он на глазах становится грамотнее, умнее, талантливее и красивее. Да! Именно так! Женщина, «пережившая» драму Анны Карениной, не заведет любовника, а если заведет, то никогда не оставит при этом своего маленького сына. Мужчина, проследовавший «путь» вместе с Печориным, в дальнейшем будет храбр и доблестен, но уже никогда не обидит свою «Бэлу» и старика «Максима Максимыча»…

Чтение — это очень интимное занятие. Я читаю за едой, в ванне, в постели, в бассейне на матрасе, на песке… Не умею читать в библиотеке, в транспорте, на людях, с выпрямленной спиной. Не умею слушать книги. Не воспринимаю электронные версии. Не люблю новые книги с мягкой обложкой и на склейке. В моих книгах, которые я берегу, много пятен — еда, слезы, треплости лет и записки на полях… Например, вот это подчеркнуто у еще одного моего личного гуру Хэмингуэя: «Мне всё равно, что такое мир. Меня интересует только одно — как в нем жить…» Так вот, чтение для меня — способ познания мира, коммуникации с людьми и получения основного чувственного опыта. Я консерватор и не люблю новостей, будучи согласной с Дэвидом Линчем — «Самое страшное, что люди считают, будто герои теленовостей умирают без крови и боли». Смерть же литературных персонажей переживаешь как собственную потому, что при контакте они сумели прорасти в тебя, в твой мир, в твою кровеносную систему и стали частью тебя. Вишневый сад вырубают уже вместе с тобой — «Раневской» или «Фирсом» (в ком тебя больше?). И тропинки в этом саду, как у того же Борхеса, приводят к комоду, у которого тебя — «Стивена Альбера» застрелит твой враг — «Ю Цун», несколько секунд назад бывший твоим лучшим другом. Или этим врагом-другом будешь ты. Лично я на своем жизненном пути и «стреляла» в друзей, и сама была ими «убита». Так что чтение меня утешает.

— Ах, Джейк, как нам хорошо БЫЛО БЫ вместе!

— Да, Брэт, этим можно утешиться!

(Э.Хэмингуэй, «И восходит солнце»)

Книги — это моя Библия. Не наоборот, а именно в такой последовательности. Я узнаю о мире и о том, как в нем жить, не через священные тексты. Я священные тексты читаю через жизнь в книге, в кино, в живописи и музыке. Я хожу в литературу, как многие ходят к психотерапевту на сеансы расстановок. Будучи фанаткой импрессионизма в литературе, я отождествляю себя с созданными авторами «впечатлениями». Извините за наглость, но я почти уверена, что в своей «Фиесте» Хэмингуэй списал Брэт Эшли с бывшей меня. Фицджеральд — свою Николь, а Трумен Капоте — свою Холли Голайтли. И Фейхтвангер, создавая возлюбленную Гойи, герцогиню Каэтану де Альба, также не обошелся без скромного участия моей «скромной» персоны. Да что там! Даже Дэвид Берн все того же «дяди Хэма», — сошедший то ли с Босховского «Райского сада», то ли откуда еще повыше и растерянный между двумя своими женщинами и творчеством, — тоже подозрительно близок мне, хотя он и совсем другого пола…

Таким образом, чтение для меня — это всегда — СО-Чувствие, СО-Участие, СО-Бытие. При этом моя мимикрия и погружение в литературные образы делает не только героев «живыми» и «настоящими» (причем зачастую более живыми и настоящими, чем реальные люди!), но главным образом чтение делает живой и настоящей саму меня!

«О, боже! Я мог бы замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечности…»

В.Шекспир, «Гамлет».

А вообще, чтение — это мое величайшее искушение. Это абсолютное и безупречное соло Александра Сергеевича Пушкина во всех его художественных проявлениях. Это Достоевский со своей «ИДИОТ’ской» полифонией. Это какофония декаданса с тенью Сологубовской «недотыкомки серой». Это мои личные «100 лет одиночества» и бабочки Маурисио Бабилоньи. Это страх, что вдруг мы все ошибаемся насчет Иуды Искариота, и что он вовсе не Иуда в сакральном смысле, а просто человек, как у Леонида Андреева, который хотел как лучше, но ошибся и очень страдал от этого. Это прощение, но не каноническое с подставкой щеки, а фразой шестилетнего Сережи Каренина, который в ответ на предательство матери только твердил: «Ты лучше всех! Я знаю!», объясняя тем самым всю глубину и гений лучшего романа Толстого. И это, конечно, фантастическая любовь и слова для нее вслед за Маяковским — не мужчины, а «облака в штанах». И это финал повести «Полковнику никто не пишет», в котором если что-то после нас и остается, то только «мьерда». Дерьмо то есть.

Фото: Саша Прохорова