«У нас были аншлаги, зрители висели на люстрах!».
Режиссер Олег Пермяков о томской Драме прошлых лет

АВТОР

Мария Симонова

Заслуженный деятель искусств РФ Олег Пермяков в 1991–1996 годах был главным режиссером томской Драмы. Это он поставил знаменитую «Поминальную молитву», 20 лет не уходящую из репертуара театра.

Теперь Олега Рэмовича пригласили вновь создать этот спектакль на томской сцене. О постановке мы еще расскажем, а пока придадимся театральной ностальгии.

В беседе с Олегом Пермяковым мы легко перенеслись в те годы, когда в Томске было несколько ярких режиссеров, они дружили, а зрители спешили во что бы но ни стало попасть в театр. И искусство заставляло забывать обо всем, в том числе и о больших переменах в стране.

— Олег Рэмович, когда началось ваше сотрудничество с Томским драматическим театром?

— В конце 1990 года я получил предложение поставить «Поминальную молитву», спектакль по пьесе Григория Горина. Приехал в Томск на переговоры, познакомился с актерами. Все в результате сложилось, и в марте 1991-го я выпустил «Поминальную молитву». А затем получил предложение возглавить Томский театр драмы.

Директором тогда был Александр Иванович Жеравин, я его вспоминаю с большой благодарностью. Он как директор не вмешивался в творческое производственное дело, а, наоборот, всеми силами помогал. Часто сегодня вижу в городах и весях разные взаимоотношения директора и главного режиссера. Всегда улыбаюсь, когда вспоминаю Томск — у меня вообще вопросов таких не возникало. В Томске я отработал пять сезонов, с благодарностью всегда думаю о том времени, о спектаклях и актерах. Память — она удерживает только хорошее, были и другие мгновения в моей жизни в Томске, но я стараюсь не вспоминать их. Главное — это было счастливое творчество. Труппа томского театра была сильной.

— Кто в то время был среди ее главных «звезд»?

— Были яркими все те актрисы, кто и сегодня в труппе. Ольга Мальцева, Валентина Бекетова, Людмила Попыванова, Елена Козловская. Молодые актрисы подобрались интересные. Лену Саликову я пригласил из ТЮЗа, и она до сих пор в Драме. Актерский мужской состав тоже был сильным. И Дмитрий Киржеманов, и Юрий Кисурин, царство им небесное. Старший Антонов уже тогда был в труппе, а сегодня я с удовольствием смотрю, как вырос и превратился в сильного актера его сын. Владимира Варенцова я сначала в театре не застал — он перешел в «Скоморох». Но через несколько лет вернулся в Томский драматический. А знакомы мы были еще с той поры, когда оба работали актерами в Барнауле.

— Как тогда жил театр? Сколько спектаклей выпускали в 1990-е за сезон?

— Почти отсутствовало финансирование, но что-то ставили с минимальным оформлением или «на подборе», из того, что сохранилось от прежних спектаклей. Но пять-шесть премьер в сезон выпускали непременно: одну сказку, остальное — для взрослых. Через полтора месяца в провинциальном театре в те годы надо было обязательно представить новые спектакль, иначе зрителя не зазвать. А так появлялся интерес, люди шли на премьеры.

— Как вы в те года решали, что ставить? Важен ли был момент, насколько произведение «кассовое», привлекательное для зрителя?

— Конечно, об этом тоже думаешь. Берешь пьесу, и рассматриваешь ее — есть ли у тебя подходящие для нее актеры, нужна ли она сегодня. Но я думаю, такое понятие, как актуальность — это не для театра. У хороших авторов, таких, как Достоевский, Островский, вопросы поднимаются, которые на века. Помню, Ольга Мальцева играла в «Без вины виноватых» Островского. На первый взгляд, эта история не связана с сегодняшним днем. А потом оказалось, что боль женщины, потерявшей ребенка, то, как она потом обретает возможность встретиться с сыном, интересуют зрителя.

— Много ли зрителей в начале 90-х приходило в томскую Драму?

— По-разному. У нас был хулиганский спектакль «Два веронца» — это пьеса Шекспира в версии Юлия Кима. Он сочинил театральную игру, сделал архаично переведенную историю очень современной. Ее поставили в театре Станиславского в Москве, я услышал о пьесе, прочел, понял: надо ставить. Уже в те годы мы нашли экстравагантную форму, герои были в джинсах, косухах, майках. Такая одежда в постановке по Шекспиру — это было открытие! И оно сработало. Раздавались возмущенные возгласы: «Этого делать нельзя! Что вы вытворяете?!», но на крыльце театра перекупщики продавали билеты на этот спектакль по двойной цене. Школьники, студенты — все стремились попасть на «Двух веронцев»! У нас были аншлаги, зрители «висели на люстрах»!

Впрочем, остальные премьеры тоже проходили при полном зале, и первые пять-шесть показов огромный для небольшого Томска зал Драмы всегда был заполнен. Потом заполняемость была разной, но человек 400 в зале набиралось.

— Что еще вспоминается о тех томских спектаклях?

— В «Селе Степанчиково» мы работали с Дмитрием Киржемановым, это было интересно, но в то же время и трудно. У Дим Димыча была такая особенность: он плохо запоминал текст роли, хотя радостно говорил режиссерам: «Вы не беспокойтесь, своими словами я расскажу все, что угодно!». Действительно, от Достоевского в его речах мало что оставалось, но играл Фому Фомича он изумительно!

Создавать те спектакли, о которых я вспоминаю, мне помогал художник Николай Вагин. Например, для «Без вины виноватых» он придумал две вращающиеся сценические сферы — в сочетании с музыкой получалось очень выразительно. Когда складывается тандем художник-режиссер, то получаются очень интересные решения. Мы с Николаем потом долго продолжали сотрудничать и в других городах. Но работать начали в Томске. Я пригласил сокурсника поставить в Драме спектакль, его художником был Вагин. Я увидел сценографию и предложил Николаю переехать в Томск. Пять лет вместе и проработали.

— Часто ли приглашали на постановки других режиссеров?

— Обычно я ставил два спектакля в сезон, еще три-четыре создавали мои коллеги. Сначала приглашал своих сокурсников, потом был период, когда приезжали режиссеры «из прошлого». Феликс Григорьян — его имя оставило след в истории томского театра. В 90-е он приехал на постановку в ТЮЗ, мы с ним познакомились, нашли общий язык, подружились. Я ему предложил сделать у нас спектакль, он поставил в Драме «На дне». Еще приезжал режиссер Феликс Берман, ставивший в Томске и в 80-е, и при мне. Он всегда говорил: «Прошу не путать, я не Бергман, а Берман!». Олега Афанасьева, главного режиссера ТЮЗа, я тоже звал на постановки.

— В то время в Томске работали вы, Олег Афанасьев, Роман Виндерман, и вы общались…

— Мы были очень дружны! В центре располагался, конечно, мощный Олег Афанасьев, а по бокам шли два щуплых человека — я и Рома. И томская театральная общественность, глядя на нас, говорила: «О, три богатыря идут!». С Ромой Виндерманом мы по-человечески быстро сблизились, Ромочку я обожал… Приглашал его к себе на постановку в Новокузнецк, где оказался после Томска, потом общались в Барнауле, где Рома возглавил театр кукол, а моя семейная жизнь всегда была связана с этим городом.

…Теперь я вернулся в Томск, а многих уже нет. Нет Олега, нет Ромы. Это печально, но это жизнь. Своих друзей я, конечно, храню в своем сердце.

— Как строилось общение главных режиссеров разных театров? Правда, что в те годы были потрясающие капустники?

— Хотя в Томске и нет дома актера, где обычно собираются все театры, капустники, бесшабашные и хулиганские, мы устраивали. Нашу капустную команду возглавлял артист Александр Ланговой, Ромочка в «Скоморохе» сочинял капустники сам, в ТЮЗе в создании номеров активно участвовал Олег. Получалось весело, иногда со «злинкой», с подколами… Наш театральный мир иногда бывает сурово-жестоким. Но я больше, чем капустники, вспоминаю, что мы смотрели спектакли друг друга. Ко мнению моих друзей, Ромы и Олега, я всегда прислушивался. Я бы сказал, мы друг друга берегли. Мы могли и поссориться, покричать друг на друга, но наши отношения были для нас очень важны.

Вне театра мы тоже часто встречались. Часто у меня. Я жил в гостинице, эта территория была свободна… В «Сибири» я прожил 2,5 года. Мы были молоды, и нас бытовое пространство не смущало, не удручало. Гостиница была нужна мне только для ночевок или встреч с друзьями. В основном вся моя жизнь протекала в театре, с утра до вечера, до ночи. Я почти не покидал его. Мне кажется, так и должен жить главный режиссер! Вопросов в театре всегда огромное количество, нужно их решать.

…У нас была большая человеческая симпатия друг к другу. В этом кабинете главного режиссера театра драмы, где мы сейчас с вами беседуем, мы с друзьями тоже встречались. И рядом, в кабинете у Марии Марковны Смирновой, заведующей литературной частью, мы нередко бывали втроем. У нее даже была приговорка: «Что-то в кабинете на один квадратный метр очень много главных режиссеров!». Кстати, Мария Смирнова на протяжении всей моей жизни в Томске помогала мне выстраивать репертуарную линию, приносить новое в театр. Она абсолютно театральный человек, умеет найти нужных людей, контакты. У нас с ней было сотворчество. Сейчас я приехал — и как будто мы не расставались на 20 лет! Сразу пошли дальше вместе. О Марии Марковне я могу говорить бесконечно.

Сегодня завлиты как должность исчезает, можно и в интернете найти тысячи пьес. А когда-то для этого нужно было вести телефонные переговоры с драматургами. И она очень помогла мне сделать распределение ролей для «Поминальной молитвы». У меня не было возможности посмотреть актеров в спектаклях, завлит разложила передо мной фото и давала точные характеристики актерам. Из ее рассказов я понимал, подойдет ли их психофизика для того или иного героя.

— Вы смотрели работы Романа Виндермана, Олега Афанасьева. Какие их спектакли вам особенно запомнились?

— Я был на очень известной постановке «Скомороха»: Рома с Любой сочинили «Котлован» по повести Андрея Платонова. Для меня стало открытием, что театр кукол разговаривает на такие темы и такими выразительными средствами. Был восхищен этим спектаклем. Увидел там Марину Дюсьметову, сразу сказал, что это актриса высокого класса, до сих пор ее отлично помню.

У Олега Афанасьева, может, не все сложилось в «Ромео и Джульетте», но мне было очень интересно смотреть тот спектакль, его режиссерский взгляд во взаимоотношении юноши и девушки. Еще Олег много рассказывал о прошлом — о театре в Павлодаре, где был прекрасный режиссер, небольшой труппа и они творили чудеса. В 60-70-х годах тот театр был очень известен, а теперь о нем никто и понятия не имеет.

Вообще, мы все премьеры друг у друга смотрели! На «Поминальной молитве» были и Рома, и Олег, и они оба сразу сказали: «Этого режиссера надо звать на главного!».

— Выбиралась ли Драма при вас на гастроли?

— Мы показывали в «Красном факеле» «Шаги командора» по Венечке Ерофееву. По Томской области плавали на пароходе. Но ездили редко, поскольку 1991 год стал знаковым для нашего государства. Старая система была разрушена, начались финансовые проблемы, зарплаты задерживали на несколько месяцев…

— Вы только-только стали в Томске главным режиссером, и тут жизнь страны полностью изменилась. Как удавалось работать в такой ситуации?

— Осознание того, что произошло, пришло не в августе 1991-го, а через год-два. Я помню, меня поразило, когда ввели карточки на продукты. Но театр — он поглощает, репетируешь, репетируешь, не очень замечаешь, что вокруг происходит… Тут другая реальность, она без той реальности, что за окном, не живет, но все же очень от нее отличается.

— Вы с 1996 года не сотрудничали с театром Драмы, и вот, 20 лет спустя, вы снова здесь. Как это — работать в этом театре, знакомом, но много лет назад?

— По-разному. Память-памятью, но в основном я вижу другой театр. Он не чужой, не родной, просто театр. Посмотрел несколько спектаклей, вижу — он сильный. Я много где ставил за эти 20 лет, мне есть с чем сравнивать. Сейчас, приехав (не вернувшись, а именно приехав!), решаю сложную для себя задачу. Мне предложили опять поставить «Поминальную молитву», я согласился, нашел возможность. Хотя я не свободный художник, я связан с барнаульским институтом культуры, у меня там актерский курс, не могу надолго бросить своих учеников. В октябре в Томске премьера, надеюсь, все будет интересно и правильно.

— А кабинет главного режиссера за 20 лет в Драме сильно изменился?

— Да, он выглядел иначе, старинной мебели здесь не было. Но я к этим переменам отношусь спокойно. Я все равно уже не найду того себя, который входил в это пространство и жил другой энергией, другими заботами. Теперь это для меня просто служебный кабинет.

Фото: Вероника Белецкая (репетиция спектакля «Поминальная молитва»)