Кукольники. 10 вещей, которые стоит знать про современный театр кукол

Театр кукол удивителен, там можно получить незабываемые впечатления. Но что нужно знать о современном кукольном мире?

В этом году томский театр куклы и актера придумал и провел свой фестиваль «Сказочный балаганчик «Скомороха». На нем побывал Алексей Гончаренко, театральный критик, главный специалист кабинета театров для детей и театров кукол СТД РФ.

У него мы и выясняли все самое интересное о современном театре кукол: стереотипы, тренды, имена, спектакли, материалы и даже

— Стереотип «театр кукол — это для детей» сложно побороть. Хотя, к примеру, в Томске это театр имени режиссера Романа Виндермана, который всегда работал для взрослых, остальные главные режиссеры там тоже ставили вечерние спектакли, их главные удачи были в этом поле.

Не знаю, откуда появился такой стереотип, бороться с ним можно только упорным трудом. Есть интересная теория французских театроведов, изучающих театр кукол. Они пришли к выводу, что, если в языке слово обозначает и игрушку, и театральную куклу, то тогда театр кукол ассоциируется с детскими спектаклями. Если, как в английском, есть понятия «doll» (игрушка) и «puppet» (театральная кукла), то такого стереотипа не возникает. Я не очень доверяю этой теории, но она интересная.

В Восточной Европе, где в силу исторических событий театры кукол строились по примеру театра Образцова, сохранилось его восприятие как детского искусства. Хотя сам Образцов поставил немало взрослых спектаклей.

Чем интересен театр кукол для взрослых зрителей? Туда могут ходить те, кто привык к современному искусству, к выставкам и перформансам. Им, возможно, ближе окажется не тот театр, где люди в костюмах с галстуками ходят по сцене и говорят текст Чехова, а те спектакли, где есть объект. Есть постановки на грани перформанса, на грани концерта (где может быть занята музыкальная группа). Это страшно интересно! В Европе те зрители, которые ходят на выставки современного искусства, часто бывают и в театре кукол.

— И теоретики, и практики сегодня страдают от того, что трудно разобраться с терминами. Мы знаем, есть тростевая кукла, планшетная, перчаточная… Но тут появляется нечто новое, и мы не понимаем, как это классифицировать. Теория сыпется на наших глазах. В драме и в опере на сцене кукла, а из театра кукол она уходит, появляется живой человек, маска. Границы размываются (и это тоже повод для взрослого зрителя прийти в театр кукол).

Адольф Шапиро и Теодор Курентзис, крупные величины, обращаются к кукле в опере. Для них она некая осмысленная необходимость, они не могут по-другому высказать то, что хотят, а благодаря кукле появляется масса возможностей. Это не случайный персонаж на ширме. Когда в драме, в опере, в пространстве современного искусства появляется кукла, причина этого всегда понятна. А в театре кукол иногда, к сожалению, их используют только потому, что это именно театр кукол.

Но границы стираются. Сегодня в драматическом театре необязательно будет драма, я не удивлюсь, если артисты затанцуют или ничего не скажут. Режиссер Сергей Землянский принципиально ставит спектакли без слов. «Ревизора» Гоголя, «Демона» Лермонтова и другие сюжеты драматические актеры в его спектаклях передают только через движение. Или может быть неинтересно, как прима-балерина крутит 38 фуэте, это как спорт, возможности человеческого тела. Но интереснее может быть, когда в спектакле костромского театра «Диалог данс» PR-менеджер театра выходит на сцену и говорит: «Я знаю все про современный танец, я общаюсь с ним всю жизнь, и я попробую станцевать о том, что наболело». И она своим необученным телом делает чудеса. Я вижу, что за этим стоит эмоция, некая переосмысленная судьба… Пусть ее движения несовершенны с точки зрения техники, но больше цепляют. Хотя в какую номинацию «Золотой Маски», к какому жанру, это можно отнести, непонятно. Хорошо, что есть спасительный «эксперимент».

Размывание границ сейчас один из самых важных трендов. Причем размывается граница не только между драмой и театром кукол, но и между выставкой современного искусства и театром кукол. Я недавно был в Третьяковской галерее, там танцевали перформанс в зале с картинами. Его поставил Тино Сегал, балетмейстер, но он заявил, это не танец, мы в галерее, это перформанс «живые скульптуры».

Или в анимации сейчас популярно направление «документальная анимация», оно позволяет рассказать о человеке куда больше, чем документальное кино.

Был эксперимент, когда аниматору Донате Сансону дали задание, он брал парижскую газету, смотрел, что произошло за день и делал об этом зарисовки, в итоге за год родился трехминутный фильм.

Политическая манифестация превращается в перформанс, люди надевают маски, раскрашивают тела.

В интернете мы встречаем видео, и не понимаем, это видеоарт или кино. Проблема искусствоведов — как с этим работать, называть, определять, а проблема зрителя — это воспринимать. Важно быть максимально открытым — часто люди закрываются на уровне «я не пойду в театр кукол, там только для детей» или «я не пойду, там что-то неживое». Но надо попробовать! Вдруг удастся открыть какой-то новый мир?! Да, может быть нарушенное ожидания, например, прийти в «Скоморох» на «Сказку о рыбаке и рыбке», и не услышать текста. Но откроется новый взгляд на эту историю.

В Большом театре кукол Петербурга есть свой фестиваль. БТК-фест, очень интересное мероприятие. В прошлом году они придумали фестиваль фриков. К ним должен был приехать (не добрался из-за травмы) человек-дельфин, его показывают в аквариуме. Он словно русалка наоборот: у него живые человеческие ноги, а верх дельфиний, по пояс маска.

Приезжал Ник Стёр из Голландии, где сейчас расцвет искусства театра кукол. Он делает работы из камней. Но он не скульптор, и все создает на наших глазах. Говорят, не всегда получается. Это некий процесс создание объекта. Мы привыкли смотреть на результат, а иногда спектаклем может быть процесс. Некий кукольник показывает нам возможность материала, системы, персонажа.

— Сейчас кукольник становится известным, если придумывает свой материал или систему кукол.

Есть такой важный персонаж современного театра кукол — Дуда Пайва, голландский мастер, солист. Он все делает сам, от сценария спектакля до воплощения. У него балетное образование. В театре кукол вообще много людей из балета — у них пластика определенная, они могут ее использовать на сцене и могут передать ее своей кукле. Дуда Пайва так и делает — придает ей такое движение, которое актер драматический не смог бы, поскольку по природе своей не владеет такой пластикой. Куклы Дуды Пайвы из специального материала, который он придумал. Это поролон, подробности о нем никто не знает, он держит их в секрете. Ходят легенды, он нашел несколько рулонов определенного поролона на заводе, сохранил их и только из него делает своих кукол.

Интересно в этом контексте работает и томич Владимир Захаров, который придумал не просто театр, а целый дом, в котором живут и работают уникальные куклы-автоматы и его авторская разработка — куклы на запястье.

— С театром кукол, как и с театром для детей, есть одна проблема. Ни в одном взрослом театре не может быть такого, чтобы вы пришли на спектакль, премьера которого состоялась в 1940 году. Поколения меняются, а зритель ходит. Человек может быть прогрессивных взглядов в искусстве, ходить на современные выставки, смотреть артхаусное кино, а спектакли для детей выбирать консервативно. Возможно, он хочет показать то, что видел в детстве сам.

Есть теория, почему дети любят слушать сказки по 100 раз: в этом выражается их потребность в стабильности. Красная Шапочка пошла к бабушке через лес, и для нее все закончится хорошо, я знаю это наизусть, но мне необходимо подтверждение. Режиссер Борис Павлович считает, что только у детей сохранилось восприятие традиционной ритуальной культуры, и они могут понимать повторы.

Впрочем, то же самое происходит с литературой, люди не так охотно покупают «Удивительное путешествие кролика Эдварда» Кейт Ди Камилло и другие книги про современных героев. В магазинах родители спрашивают: «Где у вас „Русалочка“, „Винни-Пух“?». Есть потребность в привычном, понятном. Оттуда же идут корни нашего желания все время пересматривать «Иронию судьбы» и другие советские фильмы. Не хотим нового, боимся его. Из-за этого зрители и настороженно относятся к театру кукол для взрослых. Я не знаю, как реагировать, мне дискомфортно, непонятно, это не совсем театр.

Сегодня совершенно другая эстетика, и ее хорошо бы почувствовать. Может, тебе сначала будет дискомфортно, неприятно, но искусство вообще не только для удовольствия. Иначе ты про себя ничего не узнаешь.

— Новый театр для детей, конечно, есть. Вдруг появилось целое поколение режиссеров — и в театре кукол, и в ТЮЗах, которое стало говорить с детьми на серьезные темы без сюсюкания и поддавков. В чем еще функция театра? Он дает пример, как вести в некой ситуации. К примеру, при разводе родителей или смерти близкого человека. Не дай бог, конечно, такое случится. Но, посмотрев спектакль про смерть или развод, необязательно потом готовить себя к этой ситуации в реальности. Мы чаще сталкиваемся с тем, что подобные события происходят у кого-то из знакомых. И мы до сих пор не умеем выражать соболезнования. Или общение с больным человеком превращается в странную историю, для всех дискомфортную. Все кончается дурацкими фразами вроде «Ты держись». Конечно, он держится, куда деваться. А в театре ты видишь, что можно еще сказать и как не поставить в неловкую ситуацию.

Странно говорить с ребенком, не понимая, что сегодня он иначе воспринимает информацию, у него другой бэкграунд, он в чем-то нас умнее. Нельзя не чувствовать, что дети не расстаются с гаджетами.

Зло или не зло соцсети, они есть, и мы все в них погрязли. Надо с ними жить. Я видел интересные спектакли об общении в соцсетях. Важно, чтобы дети поняли — это публичное пространство.

В Лесосибирске, маленьком городе в Красноярском крае, есть спектакль о соцсетях «Лесосибирск Лойс», который меня удивил. Они сделали фейковые страницы «ВКонтакте» для персонажей истории, взяли тему своего родного города, откуда все хотят уехать и рассмотрели ситуацию, как на практику в школу приходит молодой учитель литературы. Он хочет противопоставить себя системе и заводит с учениками дружбу в сети. Мы смотрим, как они переписываются, причем каждый раз видим с новой точки зрения — то ученица пишет, то ученик, то учителя. Показывается, как они набирают текст, стирают его, пишут иначе, какую музыку при этом слушают. Все это видно на большом экране. Кто-то может сказать, что это не театр, но это театр. И дети видят, как реплики воспринимаются другим человеком. Они же просто пишут и нажимают «отправить». А что делает человек, который читает сообщение? Он не знает, как ответить, раздумывает… И в театре есть возможность это показать.

В театре кукол тоже можно использовать видеоряд, 3D, 4D, что угодно. Для тех же детей. Иначе ребенок поиграл в игру, посмотрел анимационный фильм, и приходит в театр, где «Три поросенка» на ширме. И тогда надо придумать, какое новое впечатление может подарить именно такой спектакль. Все же происходит через впечатления, а оно возникает, только когда постановка «попадает» во взрослого или ребенка.

— Я не верю, что театр может поменять жизнь. По статистике туда ходят примерно 2,5% людей. И это неправильно, когда мы заставляем ребенка: «Ты должен пойти в театр, ты там сейчас научишься…». Необязательно его инструмент познания мира — это театр. Он не всем подходит. Но ребенок должен увидеть хорошие образцы этого искусства, а остаться ли с театром на всю жизнь или нет, уже его выбор.

Мы, театральные люди, не часто ходим в библиотеку. Про кино я не говорю. Ленивы, нелюбопытны… Хотя можно же цитировать, вступать в диалоги с другими произведениями. Современный зритель посмотрел «Человека паука» и артхаус, и Сорокина прочитал, и пришел на спектакль. Нельзя делать вид, что ничего кроме классики не существует. Везде что-то изобретается, а в театре почему-то хотят видеть то же, что было -надцать лет назад. Грустно, что к театру мы подходит с традиционными клише и хотим, чтобы он соответствовал ожиданиям, наверное, поэтому мы все чаще слышим, что спектакль оскорбил чьи-то чувства.

— Актеры в современном театре кукол становятся больше, чем актеры. Часто они выходят на сцену без куклы и поэтому должны соответствовать уровню драматических актеров. С другой стороны, они попадают в ситуацию перформеров. А иногда им нужно просто передвигать предмет. Не переживать, не думать о зерне роли, просто незаметно для зрителя оживить чашку.

Важна разница образования. В России актер театра кукол изучает те же дисциплины, что актер драмы, а также работает с куклой. Он синтетический артист — может петь, танцевать, играть драматические роли, управлять куклой. Но при этом он часто не может сделать куклу, написать текст для спектакля.

На Западе же «кукольник» — это профессия. Он должен сам придумать историю или ее адаптировать, создать куклу и затем представить спектакль зрителю, да еще и стать продюсером, продать свою постановку, заработать на ней. Самые крупные имена в современном европейском театре кукол — это имена, они больше на слуху, чем названия их театра.

Так, кстати, и в традиционном театре. Когда мы смотрим на Петрушку, то важно, кто работает за ширмой. Задор, драйв, будет чувствоваться, хотя артиста и не увидят. Актер должен быть чуть больше чем исполнитель текста и не просто двигателем кукол, хотя иногда и это приходится делать, иногда театр становится аттракционом.

— Общее у заметных спектаклей есть. Обычно это серьезный литературный материал в основе.

«Панночка» Нины Садур по мотивам повести «Вий» Гоголя у Владимира Бирюкова (в томском «Скоморохе»), «Толстая тетрадь» по потрясающему антивоенному роману Аготы Кристоф у Александра Янушкевича в Перми. Сказки Козлова, которые интересно адаптируются для незрячих режиссером Натальей Пахомой в Москве.

Все равно в основе спектаклей текст, это литературный театр. Даже в новом театре один из самых важных спектаклей последнего времени — это «Колино сочинение» Яны Туминой. Она поставила книжку Сергея Голышева «Мой сын — Даун». История называется «Колино сочинение», поскольку мальчика зовут Коля. Ни у кого не возникло ощущения, что это социальный проект. Это очень серьезное художественное высказывание, его даже иногда называют с оговоркой «Колино счастье», точное по всем составляющим — по звуку, свету, актерской игре… И там мы слышим текст Коли с комментариями его отца, это литература.

Мы сложно воспринимаем спектакль без литературной основы. Даже в визуальном театре текст как-то появляется, например, в «Сказке о рыбаке и рыбке» в томском «Скоморохе» все равно в основе Пушкин, если текста не звучит, то мы видим его в титрах.

— Сегодня спектакль в театре кукол это, как и в драме, некое авторское высказывание. Я смотрю не просто спектакль, а спектакль некоего режиссера, это его взгляд. Я вижу не просто очередную «Бесприданницу», а некий взгляд на историю, который может проявиться только через театр кукол. К примеру, как только появляются марионетки — это уже определенное отношение к происходящему, сама система кукол, нити, его демонстрируют — что мы ведомы. Или появляется перчаточная кукла, похожая на Петрушку — мы ожидаем, что будет смешно, будет балаган.

В интернете можно увидеть много видеозаписей интересных спектаклей театра кукол. Стоит смотреть работы француза Филиппа Жанти. Это, с одной стороны, фантасмагория, шоу, а с другой — у спектаклей глубокий подтекст, они вызывают разные ассоциации. У Жанти театр кукол без слов, визуальный. Он позволяет нам дофантазировать историю, для каждого она своя, нельзя точно сказать: «он ставил спектакль про…». Остается свобода восприятия, поскольку нет текста.

В Белоруссии сегодня работает много интересных режиссеров. Там менталитет с одной стороны русский, и с другой европейский. Они и систему Станиславского уважают, и про важные, например, польские эксперименты помнят. Самые интересные и яркие спектакли в театре кукол в России сейчас создаются при участии белорусов. Алексей Лелявский, Олег Жюгжда (который, кстати, поставил спектакль в томском «Скоморохе»), Александр Янушкевич — даже трейлеры их спектаклей стоит посмотреть.

— Борис Константинов, главный режиссер театра имени Образцова, один из выдающихся современных режиссеров. Он ставит спектакли и в Москве, и в других городах. Иногда работает с современной пьесой. Например, на «Золотой Маске» был его спектакль «Железо» — про «запорожец» и семью, которая выясняет с его помощью свои отношения. В то же время, Константинов — режиссер «Женитьбы Фигаро», классического спектакля с тростевыми куклами. Ставит он и детские сказки, «Аленький цветочек» решил неожиданно: русская часть истории балаганная, а остров — это такое Гоа, индийская культура. Отношения Аленушки и Чудища становятся поиском общего языка представителями двух разных культур.

Владимир Бирюков — режиссер, который увлекается жизнеподобным театром. Недавно он поставил спектакль по пьесе Коляды. Нельзя было представить себе «Попугай и веники» в театре кукол, это простая малоизвестная бытовая короткая пьеса. В этой истории продавщицы на перроне торгуют и выясняют отношения. У них типажные лица — Виктор Никоненко, художник спектакля, умеет это делать. И куклы разномасштабные. Торговки маленькие, и мы уже на них по-другому смотрим, их становится жалко.

Евгений Ибрагимов одно время возглавлял театр в Абакане, где поставил немало ярких спектаклей — «Иуда Искариот. Предатель», «Якоб Якобсон». Последнюю огромную пьесу о сотворении и гибели мира никто не знал. А он взял из нее только тему богооставленности и как человек с этим живет. Ибрагимов интересуется разными видами искусства, работает и в Европе, и в России, пробует разные жанры. Он делает пластические спектакли с актерами драмы. В Петербурге есть театр «Мастерская» Григория Козлова. Там идет «Тихий Дон», «Мастер и Маргарита». А Ибрагимов поставил с этими актерами спектакль с поролоновыми деталями, шариками, мячиками.

Он же создал спектакль, который идет в пространстве нетеатральном. В Москве есть «Боярские палаты», там идет «Дон Кихот» Ибрагимова. В нем нет Сервантеса как текста и очень темное пространство. Зритель не сидит на стуле, а ходит, как заблагорассудится, но есть некий человек с фонариком. Он показывает, куда смотреть, выхватывает из черного пространства некие сценки. Можно увидеть скульптуру, похожую на Дон Кихота, или тень от человеческой руки, ассоциирующуюся с ним. Это такой иммерсивный театр, модное направление. У театра кукол в нем больше возможностей, чем у драматического. В нем мы можем войти в коммуникацию в том числе и с предметной средою, оказываемся в пространстве жизни персонажа.

Во все современные тренды хорошо вписывается Сергей Иванников, главный режиссер и главный художник томского театра куклы и актера. Он кажется мне заметной фигурой в мире театра кукол. У него необычный репертуар — где еще сегодня идет «Пикник» Аррабаля?! Это неожиданный выбор, пьесу давно не ставят, хотя она актуальная.

Он не то что бы придумал свою систему кукол, но она так вписалась в его спектакли, он так ее освоил, что можно считать ее его. У его кукол и живые человеческие руки. Правда, такая кукла не может повернуться в профиль, это ограничивает ее возможности, зато она может такое творить руками! И на каждой работает 2–3 актера, а, значит, это подробная пластика.

Это важно в томском театре, который когда-то был театром Романа Виндермана. Я не застал, к сожалению, его спектаклей, но понимаю, что это был именно авторский театр. «Скоморох» — это всегда театр одного режиссера, будь то Сергей Ягодкин, Сергей Столяров или Сергей Иванников. Они создают свои миры. Не всегда эти миры сразу открываются для зрителя, не всегда в них легко войти. Но это диалог с опытным умным собеседником, этим режиссерам есть, что сказать. В авторский театр, в «Скоморох», приходят, чтобы услышать сообщение, или как говорят сегодня месседж, которое хочет передать некий режиссер. И система кукол, выбор драматургии, отсутствие текста не могут быть случайными.

Текст: Мария Симонова

Фото предоставлено А. Гончаренко