50 аншлагов. Томская Драма 1980-х в ностальгических историях от режиссера и шоумена Борисова

Михаил Борисов — шоумен, профессор и заслуженный деятель искусств РФ. Он умудряется успевать заведовать двумя кафедрами, преподавать в четырех вузах, ставить спектакли в разных театрах, а также еженедельно вести телевизионную лотерею «Русское лото».

И время от времени вспоминает сибирский Томск, где провел пять ярких лет своей молодости — будучи главным режиссером местного Театра Драмы в 1983–1987 годах.

Михаил Борисов рассказал «Томскому Обзору» о режиссере Феликсе Григорьяне и его спектаклях, о своих постановках в Драме, о томской атмосфере тех лет и о том, почему наш город напоминал ему Москву прежних времен.

— В 1982 году я приехал в Томск. В те благословенные времена, когда я учился, дипломникам-режиссерам предлагали список из десятка областных театров и спрашивали: «Куда вы хотите поехать поставить спектакли?».

Я сначала выбрал Омск: именно там моя мама со старшим братом и сестрой были во время войны в эвакуации. Решил, поеду, посмотрю, где они жили. Побывал в театре, благополучно провел предварительные переговоры, должен был ставить итальянскую пьесу.

Прошло несколько месяцев, и мне один из наших педагогов, Алла Григорьевна Кигель (она теперь в Америке), говорит: «Непременно поезжай в Томск, посмотри, какой там театр!». Я отказывался, мол, неудобно, уже с Омском договорился о постановке. Она меня убедила: «Тебя это ни к чему не обязывает!».

Я прилетел в Томск. Ехал из аэропорта, смотрел на кедрач.

— Когда познакомился с Феликсом Григорьевичем Григорьяном, в то время возглавлявшим Драму, то был просто очарован его интеллектом, обаянием. Он был в то время Бог и царь: незадолго до моего приезда поставил «Соленую падь», получил за нее государственную премию. Я посмотрел спектакль и понял: таких театров я еще не видел, в то время подобных просто не было, в том числе и в Москве! Потом увидел другой спектакль Григорьяна, «Золотого слона» — это было мое второе поражение! Причем его показывали ночью — в тот год в Томске на гастролях был театр имени Вахтангова, и Драма специально для них сыграла спектакль.

Вскоре я написал покаянное письмо в Омск, извинился, что к ним я не приеду. Григорьян мне предлагал: «Вы подумайте, Миша!», а я признался: «Да что там думать, вы же видите, я совершенно пропал!». Полетел домой, собрал вещи, и 12 октября 1982 года вылетел в Томск, где прожил почти полгода, до диплома. Даже не уезжал. Был ассистентом у Григорьяна на двух спектаклях, «Гроза» и «Патетическая соната», как мог, помогал ему, познавал, что такое театр. Артисты меня приняли потихоньку. Я и сам играл в массовке. Когда посмотрел «Соленую падь» и «Золотого слона», то пришел к Феликсу Григорьевичу и попросил: «Введите меня в эти спектакли!». Он удивился: «Ты же дипломник, режиссер, зачем тебе играть?!». Но мне надо было понять эти спектакли изнутри.

— «Соленая падь» — это была замечательная инсценировка романа Сергея Залыгина, ее Григорьян писал и уточнял несколько лет.Шесть раз приходил на спектакль первый секретарь Томского обкома КПСС Егор Лигачев, смотрел, что именно скорректировали. С ним весь обком партии, где тогда было не очень много любителей театра: люди умирали, в шестой раз глядя спектакль, но раз пришел первый секретарь, то все должны сидеть в зале.

Удивительная инсценировка по огромному роману получилась, воздушная, очень легкая, ажурная. Она сама по себе была произведением искусства! В ней все было эмоционально и интеллектуально. Главное — в спектакле была выражена идея, которая есть в произведении Залыгина.

Когда назревают сломы в истории России (а в начале 80-х мы тоже были на грани перелома, кончалась жизнь советской страны), то сама жизнь из народа выдвигает на первый план ярких личностей.

Так потом и произошло: вдруг появились Собчак, Чубайс, Бурбулис, которых прежде никто не знал.

Собственно, об этом и «Соленая падь»: как самоорганизовывается народ в ходе революции, обретает силу, как выдвигается на первый план заметная личность. В центре истории был такой народный герой, новый Чапаев, его играл Владимир Варенцов. Помню, он был в папахе-кожанке, ходил с саблей, напружиненный, остро, интересно мыслил, руководил толпой, войском.

Спектакль обрамляла музыка Шостаковича, это очень трудный для театра композитор, Григорьян буквально секунды его произведений использовал блестяще.

«Соленая падь» сильно воздействовала на зрителя, было много слез. Я получал огромное наслаждение от участия в спектакле, в массовке, в великолепных, найденных Григорьяном, мизансценах.

— «Золотой слон» — пьеса Александра Копкова, она в то время везде была запрещена к исполнению.

Там речь идет о нашем колхозном строе, обо всех его перегибах и глупостях, из-за которых крестьянин переставал быть заинтересованным в работе на своей земле. При этом спектакль был безумно смешной. Когда его Лигачев смотрел, то все с ужасом ждали: сейчас будет разгром. А он сказал: «Это наша „Принцесса Турандот“, пускай играют!». И играли блестяще.

…В 2013 году я в театральном институте имени Щукина поставил «Золотого слона» со своими дипломниками. У того спектакля было посвящение «артистам томского театра Драмы и Феликсу Григорьяну, который тогда совершил этот подвиг: создал в начале 1980-х спектакль по «Золотому слону».

— Моим дипломным спектаклем в Томске была «Только правда» Жана Поля Сартра. Он остался в репертуаре, потом долго еще шел, мы и на гастроли его не раз возили.

После защиты диплома я сидел в Москве, думал, в Томске больше не побываю. А Феликс Григорьевич вдруг оформил меня очередным режиссером. Я сказал своей супруге, актрисе: «Лена, неудобно, поедем!». И отправился в Томск, где прожил 5 лет. О чем не жалею!

У Драмы в то время было два общежития. Одно напротив самого театра, огромный деревянный сруб, а второе далеко, в захолустье. Первое называлось в шутку «Дворянское гнездо», второе — «На дне». У нас с Леной была комната метров на 25-30, мы жили в «Гнезде». Кухня общая, вечерами там собирались артисты. Мы калили орехи, говорили о жизни, об искусстве, хвастались книгами, которые удавалось достать (тогда это была цель жизни, это сейчас все издали, собирать нечего). Наши дни были полны, даже переполнены работой и театром. Мне тогда больше ничего и не надо было.

Уже потом, когда я стал главным режиссером, мне дали квартиру на Красноармейской. Мы сначала не хотели с Леной переезжать, отрываться от коллектива, от общежития. Потом Александр Жеравин, в то время директор театра, не выдержал, сказал нам перебираться.

Это была пустая квартира, совершенно без мебели. Денег на нее у нас не нашлось. Я пошел к Жеравину, мы вместе отправились в запасники театра и из списанных спектаклей набрали декораций.

В итоге одна комната у нас в доме называлась «Коварство и любовь», поскольку мебель была из постановки пьесы Шиллера, там стояла кровать леди Мильфорд. А вторую мы по тому же принципу прозвали «Вишневый сад».

Нас мало занимал быт, хотя сложностей было много, например, с продуктами в Томске были проблемы. Но мы были счастливы и жили только искусством.

Читать по теме ≫ Анатолий Шикуля, главный художник томского Театра Драмы: В Томске мы жили только искусством

«Эшелон» в фотографиях

В архиве томского Театра Драмы сохранились фото генеральной репетиции спектакля «Эшелон», поставленного по одноименной повести Михаила Рощина.

Рощин посвятил это произведение своей матери — и в ее лице всем женщинам Великой Отечественной войны:

«Речь здесь пойдет о войне, но не о сражениях и бойцах, не о героях-воинах, кому и положено быть мужественными и стойкими, а о тех, кто выжил и выстоял, когда, казалось бы, нельзя было ни выжить, ни выстоять. Наши матери были простые женщины, самые простые, слабые женщины — те, кого принято называть простыми, слабыми женщинами. И даже если каждый день, словно молитву, мы будем повторять слова благодарности за то, что мы живы, за то, что мы есть — такие, как мы есть, — что мы сидим все вместе сегодня в тепле и уюте театра, то и тогда не уменьшится и не истончится перед ними наш долг... »

— О Феликсе Григорьевиче я всегда говорю с огромным уважением. Поразительной доброты и таланта был человек, светлая ему память! Я ему безмерно благодарен, он меня с любовью и ненавязчиво перевел через пропасть, отделяющую учебное заведение от, собственно, театра. Когда я приехал в Томск, мы не расставались день и ночь. С утра репетиция, потом вечером спектакль, после него обязательно посиделки…

Правда, работали вместе мы недолго. В начале 1983 года Феликс Григорьевич вызвал меня и сказал: «Миша, надо принимать театр!». Я: «Да вы что, я всего два спектакля поставил!».

Но у него уже назрел конфликт с обкомом, он хотел уезжать в Москву. Туда отправился Лигачев, который его обожал и прикрывал в Томске. И сам Григорьян к тому времени уже утомился, у него не было стимула к работе в этом театре. Начал ставить эстетские вещи, у массового зрителя не нашедшие отклика. Видимо, наступил кризис, иногда надо менять среду обитания, в Томске он уже 7-8 лет проработал. Помню, мы однажды сидели в его кабинете. На окнах висели тяжелые коричневые шторы. Он вдруг вскочил и начал их срывать… Чувствовалось, ему нужны перемены. Осложняло ситуацию то, что драматический театр переехал в новое здание. Тысяча мест в зале, есть звуковые «ямы», что создает проблемы. Огромным пространством, «акульей пастью» 14 на 22 метра, была сама сцена. Это очень много.

В итоге Григорьян передал мне театр и уехал ставить спектакль во МХАТ. В марте 1983 года меня назначили исполняющим обязанности главного режиссера. Многие артисты отнеслись к этому доброжелательно, хотя некоторые, конечно, скептично. Ведь я был тогда еще молод.
Стал учиться этому искусству — управлять театром.

Директор Жеравин всегда говорил на всех собраниях: «Борисов. Режиссер, тут я не спорю! Но руководитель незрелый». Возраст у меня был еще несолидный. А ко мне шли люди. 45 артистов, у них семьи, ставки, звания, зарплаты, квартиры… Надо было решать человеческие судьбы. И я начал по сердцу и по совести заниматься этими вопросами.

— Обычно считается, в Москве все артисты народные-разнародные, а в областном центре все скромно.

А я вам честно скажу: такую труппу, как в Драме в 1980-е, сейчас, может, только во МХАТе удастся найти. Не по «звездам», а по уровню мастерства и индивидуальности.
Какие личности были!

Мой друг и почти родственник (так долго мы дружим) Яков Орлов (теперь Рафальсон, в Томск он работал под фамилией жены) сегодня ведущий артист Латвии, получивший награду из рук президента страны как лучший артист.

Владимир Васильевич Варенцов, игравший в моем дипломном спектакле главную роль. Мы с ним были дружны, часто перезванивались, подолгу разговаривали. Я звал его в Москву в свою передачу, он пел там песню.

Дима Киржеманов был интересный артист. А возрастные артистки какие великолепные! Тамара Лебедева и Людмила Долматова. Лебедева, характерная актриса, играла у меня старуху в «Эшелоне». Аркадий Аркин, хотя ему уже было тяжело, мог сыграть роли благородных отцов. Ольга Мальцева очень хорошая артистка, Галя Непорожнева — острохарактерная, миниатюрная….

Еще мы поехали по городам и весям собирать молодежь, пригласили больше 10 молодых артистов. Танечка Золоткова потом уехала в Калининград. Красавица героиня, прелесть! Миша Крылов у нас работал, выпускник «Щуки». Люда Потапова потом в кино снималась.

Много талантливых артистов играли тогда в Томске, труппа сложила о-го-го какая!

— Спектакль «Район посадки неизвестен», который мы сделали в Томске — там были просто чудеса сценографии (художник — Анатолий Шикуля), которые лет на 10 опередили время по своим выразительным средствам. Это было удивительно!

В городе тогда всего две камеры и два магнитофона официально находилось. Один в следственном комитете, так нам его оттуда дали. А второй у артиста Буреева, подпольного миллионера. У нас оба в спектакле работали.

Видеосвязь.

Лазерный занавес, для которого нам дали лазер, засекреченное оружие, из института оптики и атмосферы.

Мы могли ставить условия — тогда требовался спектакль к съезду партии, и средств не жалели. Для постановки мы переписали слабенькую пьесу заведующего отделом науки газеты «Правда». Он так и не посмотрел спектакль, хотя рвался прилететь, но я понимал, что нельзя этого допускать, у него будет инфаркт, там же ничего не осталось от его текста.

В начале работы я заявил: мы с Владимиром Варенцовым, главным героем в спектакле, должны поехать в Звездный городок, посмотреть все тренажеры, как что работает. Мы не имели никакого понятия о космонавтике, а делать «развесистую клюкву» не хотелось…

Потом на нас месяц работала военная промышленность, нам сделали «троянского коня», который чуть не проломил сцену. На высоте 6 метров в невесомости летали герои космонавты: Володя Варенцов и Юра Кисурин, молодой артист, талантливый, характерный.

— Поставил я в Томске «Свадьбу Кречинского», где Яша Орлов потрясающе играл Расплюева, Аля Буханченко была очень хороша в роли Атуевой. Интересный был спектакль.

Хотя кафедра литературы из ТГУ сложно к нему отнеслась. Они не чувствовали еще, что эпоха менялась, и театр должен был как минимум не отставать от времени, были к этому не готовы.

В архиве томского Театра Драмы сохранились фото генеральной репетиции спектакля:

— Мы приглашали на постановки своих друзей, выдающихся деятелей искусства. Режиссер Пеккер из Ленинграда, Алла Полухина, ученица Товстоногова, композитор Саша Бакши, художник Степа Загробян, мой товарищ Юра Попов из Вильнюса…

Приезжали люди, с которыми было интересно общаться. Они привносили в жизнь томского театра новые краски.

— Бывали проблемы. Управление культуры в наше время в Томске возглавляла Зинаида Ивановна Солопова. Оно, а также отдел агитации и пропаганды обкома партии контролировал наш репертуар. Надо было утверждать программу, мы крутились, пытались делать то, что нам интересно. Иногда это трагически заканчивалось.

К 40-летию Победы я поставил пьесу Арбузова «Ночная исповедь». Мне не хотелось создавать плакатные рядовые спектакли. Нашу работу на «ура» приняло управление культуры. Народ в зале плакал.

Это была мелодрама о жизни людей во время войны, двое фашистов решали судьбу героев перед тем, как сдать город. Арбузов написал пьесу по мотивам «Мертвых без погребения» Сартра. Вероятно, он полагал, этот автор всегда будет запрещен в нашей стране.

Спектакль шел с аншлагами, на шестой показ пришло все бюро обкома партии. А начинался он с того, что на сцене немцы… Вдруг человек встает со своего места, идет к проходу, пинком открывает дверь и выходит из зала. Это был генерал Иванов, начальник управления КГБ по Томской области.

Естественно, после этого спектакль наш закрыли, оформление уничтожили, а меня полтора года потом разносили на всех собраниях за то, что я совершил идеологическую ошибку. Почему на сцене немцы? А где партизаны? Почему они не убили немцев? — примерно такие вопросы задавали.

— В Томске у меня было ощущение, что я попал в Москву своего детства. В столице в 80-ее уже не бывало ни снега, ни зимы как таковой. В Сибири же полгода зима. Даже дольше. Я как-то сидел у себя в кабинете, и очень точно запомнил: было 6 июня. Посмотрел в окно, там шел снег.

В то время Томск был патриархальным городом, с удивительной атмосферой, где чувствовалась тяга к культуре. Мы жили в удивительной атмосфере искусства. Приезжали музыканты, актеры. Владимир Спиваков выступал. Помню, я сидел на сцене лицом к нему…

Лигачев тогда уже работал в Москве, он выдвинул лозунг: «Сделаем Сибирь краем высокой культуры!». За 5 лет, что я провел в Томске, к нам приезжали самые сильные коллективы: театр Вахтангова, Александринка, московский художественный театр, театр Сатиры и другие. Они играли свои лучшие спектакли.

Моисей Миронович Мучник возглавлял в те времена сначала Дворец спорта, потом филармонию. Благодаря этому проходили концерты Аллы Пугачевой, «Машины Времени» и других. Ансамбль Моисеева приезжал.

Были выставки, премьеры, мы с коллегами ходили друг к другу на спектакли. Если в Москве огромная перенасыщенность культурными мероприятиями, и часто не удается куда-то попасть, то в Томске все события воспринимались иначе.

В то же время я долго не мог привыкнуть к жизни в Сибири. Все-таки четыре часа разницы с родной Москвой. И дочь у меня в столице росла. Когда я прилетал домой, то меня мучала ностальгия.

Правда, в Томске я забывал про все, переключался. Но потом настал момент: мне надо было решать, оставаться в Сибири или нет. Я все время говорил: «У вас в Томске», не «у нас», никак не мог привыкнуть.

Потом у меня возник конфликт с управлением культуры и директором театра. Они не поспевали за временем. Надо было театр выводить на новые позиции, а у нас директор был бывший партийный руководитель, и управление культуры отсталое. Очень трудно работалось. Я сказал, мне нужно художественное руководство. Я бы тогда стал главным, тем человеком, кто принимает решения. Не удалось этого добиться, и я понял, надо уезжать.

Потом еще очень долго шли в Драме мои спектакли. Я с актерами общался, все время созванивался с Варенцовым, Орловым, молодыми ребятами.

До сих пор слышу «Томск» и вздрагиваю! Это такие счастливые годы! Он никогда не будет для меня «одним из» городов, это родное место! Я и за команду «Томь» поэтому болею.

В середине 90-х директором Драмы стал Моисей Миронович Мучник. Однажды он приехал в Москву, пришел ко мне и положил на стол ключи: «Давай в Томск!». Я объяснил, у меня контракт с телевидением, не могу уехать. Но было жалко, хотелось еще раз войти в эту реку, собрать молодежь… При Мучнике, творческом человеке, уверен, можно было бы горы своротить.

В Томск мы с художником Анатолием Шикулей через несколько лет после того как покинули город, приезжали. Остановились в гостинице и потребовали всех к себе.

Желание побывать в городе снова есть, я человек сентиментальный, и ностальгия меня мучает. Нет времени. Я бы с удовольствием поехал, но еженедельно снимается передача, и занятий у меня очень много. Невозможно вырваться.

— Я уже больше 20 лет веду программу «Русское лото», поэтому не могу надолго покинуть Москву. С 11 лет я на телевидении, был в детской редакции. Потом играл в КВН 5 лет на высоком уровне, мы были вице-чемпионами СССР. Затем наступила пауза, пока не возник проект «Русское лото». Его придумал мой друг со времен института Артем Михайлович Тарасов, первый советский миллионер. Он, кстати, как-то приезжал в Томск, на манометровый завод, ему нужны были манометры. Заодно посмотрел мой спектакль. Его задумка с лото сначала не получалась. Он пригласил меня помочь, в итоге меня отправили вести программу… Вот и веду ее 20 лет.

Еще я преподаю в четырех учебных заведениях. Заведую кафедрой режиссуры театрального института имени Щукина, кафедрой эстрады в ГИТИСе, работаю в школе Райкина и иногда читаю лекции в МГУ менеджерам. Мне интересно: студенты живые люди, очень молодые ребята. Мне нравится, когда люди хотят что-то узнать, когда они пытливые, а не замшелые или зазнавшиеся, как некоторые забегавшиеся по съемкам артистам. Я увлечен своей работой: когда преподаю, то забываю обо всем. Люблю талантливых людей, считаю, им надо помогать. И девушки-студентки такие красивые!

Люблю анекдот: у одного профессора университета спрашивают, почему вы всю жизнь преподаете, хотя это малооплачиваемая работа? Он отвечает: «Знаете, есть одно достоинство. Жены стареют, а студентки третьего курса никогда!».

Спектакли в Москве я тоже ставлю. Например, моя постановка «Мэри Поппинс» с Нонной Гришаевой в главной роли.

Если бы не был Томск так далеко, я бы и там с удовольствием что-нибудь поставил!

Беседовала Мария Симонова

Фотосопровождение к материалу: фото из архива Томского Театра Драмы, спектакли 1980-х г.г.

• Александр Сухово-Кобылин. «Свадьба Кречинского». Октябрь 1987. На фото: генеральная репетиция
• Михаил Рощин. «Эшелон». Март 1984 года. На фото: генеральная репетиция
• Владимир Губарев. «Район посадки неизвестен». На фото: Владимир Варенцов, Народный артист РСФСР, лауреат госпремии РСФСР. Юрий Кисурин

Использованы иллюстрации: http://trubnikova.com/
«Томский Обзор» выражает признательность Марии Смирновой, руководителю литературно-драматической части Томского областного театра драмы