Гайд-парк: Как горожане могут участвовать в развитии городской среды?

Города устремлены не только в прошлое, но и в будущее. Для этого они стремятся стать научными, культурными и образовательными центрами и продуцировать среду, удобную для жизни.

Что получается у Томска, а что нет? Каким может быть участие горожан в развитии городской среды?

Об этом шла речь на дискуссии, проходившей в начале ноября в Томске в рамках трехдневной Региональной школы Фонда Егора Гайдара GAIDPARK «Память и город».

В нашем обзоре приводим наиболее интересные тезисы дискуссии.

Борис Грозовский, политический и экономический обозреватель, ведущий дискуссии:

— Право на город есть у всех, кто в нем живет, оно дается не по праву рождения, национальных и прочих признаков. Люди не хотят жить в красивом, но придуманном за них мире. Они хотят влиять на то, что их окружает. Город меняется, даже если специальных усилий на это не направлено. Изменения во многом зависят от того, как люди чувствуют себя в нём. В этом смысле, как изменился Томск и к каким результатам пришел за последние 20 лет?
— Разрушена ли историческая среда, можно и нужно ли пытаться её сохранять? Может быть, для горожан это не ценно и сами они хотят совершенно другого? Если большинство томичей смотрят на деревянные домики, как на «гнилушки», некомфортные и не представляющие ценности, то они найдут способ от этого избавиться. Что горожане думают о своем городе, чего от него хотят?

Никита Кирсанов, градозащитник:

— Здесь поставлено слишком много вопросов. Я сначала констатирую то, что город изменился. Если смотреть ретроспективно, то радикальный слом произошел в 2006–2007 годах, это было следствием решений, которые начали приниматься с начала нулевых годов. Была поставлена точка невозврата в утрате определенного слоя старого города, но за ним обнаруживаются другие слои.

В Томске периодически возобновлялся интерес к историческому наследию. В 70-х была создана реставрационно-проектная база Егором Лигачевым, инициировано мощное краеведческое движение. В 90-е годы оно прекратилось по понятным причинам. А с другой стороны, было не до того, чтобы интенсивно сносить, поэтому старый город стоял в своем запущенном великолепии. В нулевые начался агрессивный строительный натиск на исторический центр.

Об отношении горожан: я знаю людей, которые боролись и разочаровались. Помню позицию Витольда Славнина, который говорил, что после строительства Драмтеатра прежнего Томска больше нет. Поколение градозащитников, к которому я сам отношусь, с горящими глазами город защищали, но после сноса дома Потанина и строительства ряда одиозных зданий тоже во многом отвернулись от города. Мне это ощущение не чуждо. Город, который я пытался защитить в 2004 году, который мне снится, его уже нет. Но это ничего не меняет в том, что я пытаюсь сделать. Город как луковица — обваливается слоями и поэтому в нем всегда будет что защищать и что сохранять.

Когда я вожу по городу приезжих, наблюдается разница восприятия. В Татарской слободе я вижу то, что утрачено, некачественный ремонт и пластиковые окна. А они говорят: «Сказка!» Это ободряет.

Не могу сказать, что разрушение зависит от ценностей горожан. Это обоюдный процесс. Механизм запускается «сверху», он не жителями инициируется. Происходит искажение масштаба района, когда среди исторической застройки начинают появляться новые чужеродные здания и все вокруг начинает выглядеть сараем. Тогда жители отворачиваются, больше людей хочет уехать из этого района. Обратная ситуация, когда приводятся в порядок деревянные дома, как это произошло на улице Кузнецова. Психология отношения горожан изменяема, с ней можно работать.

Историческое наследие — это ресурс и нельзя противопоставлять его сохранение и развитие города. Особенно, когда мы говорим об университетском городе. Именно университетский город нуждается в такой богатой среде социализации приезжающей молодежи, чтобы удерживать ее. Он должен запоминаться и «впечатываться». Мы в антропологической лаборатории изучали, что взяли от города люди, которые в нем уже не живут. Это особая картина мира, особая антропология. А еще Томск обладает особенностью — он снится. И мы пришли к выводу, что именно для университетского города важна такая масштабная человечная среда, которую образует в первую очередь деревянная, но и каменная историческая застройка. Университетский город должен быть, что называется slow city. Это формат небольшого и человечного, уютного как тапочки города. Замедленный город благоприятен для образования и науки.

Пример, на который мы могли бы ориентироваться — Тронхейм. Это главный университетский город Норвегии, где каждый пятый житель — студент. Он современный, инновационный и успешный. При этом, весь центр там деревянный. В 70-е там стоял вопрос о сносе деревянной части, но её отстояла общественность. И сейчас это ликвидный ресурс. Это жилье 19 века в несколько раз дороже, чем стандартное, формата «хрущевки».

Сейчас у нас появился экономический механизм сохранения — программа «Дом за рубль». За год, что действует программа, удалось 4 дома восстановить. Это очень важно, потому что дает возможность что-то противопоставить мнениям, которые сегодня являются мейнстримом. Сегодня говорить о сохранении далеко не так популярно, как о том, что «гнильё нужно снести». Очень много мест, где это говорят: и в городской Думе и на градостроительных советах и на приеме мэра. И это слышится.

Виктория Мучник, медиаменеджер:

— Мне хочется подчеркнуть, что дело не в объеме (государственных) инвестиций, а в правилах игры. «Дом за рубль» прекрасный пример, когда мэрия сформулировала для инвесторов понятные и четкие правила игры. Поэтому программа только заработала и уже 4 дома отремонтированы нашими местными инвесторами. И люди видят и отзываются: «Какой классный домик, как он украшает».

Ольга Литвинова, архитектор-реставратор:

— Проблема в том, что государство хочет сохранить эти объекты и накладывает обременение на владельцев, диктует что делать. Но не дает путей решения. Мне кажется, должна быть разработка менеджмет-планов, где будет четко прописано что и как делать с этим объектом.

Дмитрий Галкин, профессор:

— Я хотел бы подойти к обозначенным вопросам другой стороны. Всех волнует «внутренний» город, что там делается и как его узнать. Я знаю людей в Москве, которые перестали выходить из дома, потому что потеряли город, в котором жили. Их внутренний город перестал существовать. Такая драма и травма возможна здесь.

Я согласен, что период дикого девелопмента нулевых годов был неким рубежом. Но я знаю, что многих травмировала, включая меня, и «повернула спиной» к городу недавняя установка дикого флагштока. Эта палка настолько изуродовала набережную и прогулочные места, что тоже назову ее неким рубежом. Далее началась не артикулированная реконструкция на Ушайке, никто не спрашивал горожан и они не знают, что там будет происходить. А внутренний город молчит. Он в большинстве своих интересов и лакун стал терпеливый и меркантильный: если уж сильно по карману не бьет реконструкция Ушайки и нет очевидной трагедии, ну и пусть, «делай что хочешь, главное, чтобы телевизор работал». У меня большой скепсис про внутренний город.

С другой стороны, есть противоречивая история с памятником Чехову. Был конфликт сначала, но горожане приняли. Я делаю вывод, что внутренний город хочет новых интересных явлений в среде (за вычетом флагштока). Если мы сделаем с деревянными зданиями что-то интересное, вот хоть покрасим, то городу это интересно. А если мы ходим вокруг одного и того же, то это скучно.

Город хочет двигаться, в соответствии с классической логикой урбанизации. Нет городов, есть урбанизация. У нее разные модели, разные сложные процессы и сценарии развития. Вопрос: кто в этой урбанизации находится на пересечении интересов и принятия решений? Я вижу, что университеты чувствуют себя все больше не просто образовательными структурами, а хозяевами города. Им нужны кампусы, комфортные пространства, привлекательность города для иностранных специалистов и студентов. Если посмотреть в стратегиях и в идеях вузов, то они начинают переформатировать дискурс про город. Привлекательность бренда города для вузов составляет «шкурный» интерес. Нам нужно, чтобы люди приезжали, а этим людям хочется ехать в интересный город. А если ничего интересного нет, то вузы «пролетают».

Это моя гипотеза, что сейчас происходит смена баланса интересов от девелоперов к интеллектуальным, базовым экономическим хозяевам города. Это значит, что будут найдены новые решения, где не будет просто вопроса о сохранении деревянного зодчества, он войдет в более интересную, осмысленную и понятную стратегию. И драма «Сжечь нельзя сохранить» перестанет быть такой острой (сейчас в ТГУ проходит выставка с таким названием, в которой представлены изображения утраченных деревянных домов Томска- прим.автора). Если оставаться в этой дилемме, она никуда не ведет. Нужно искать более широкий и привлекательный контекст и я считаю, что это только в вузах может произойти.

Виктор Мучник, соавтор фильма «Яр»:

— Мы сейчас находимся в здании, которое хорошо подходит для нашего разговора. Оно построено на месте снесенного незаконно памятника архитектуры (корпус ИЭМ ТГУ на ул. Набережная Ушайки — прим. автора). Я не эксперт, не архитектор, но Томск — родное место, где я живу. Когда меня спрашивают, почему я не эмигрирую, я отвечаю, что не проблема уехать из России, но для меня проблема уехать из Томска. Птому что люблю. Я не чувствую, что город закончился и его нет. Я видел, как он менялся и появлялось то, что режет глаз, как упомянутый флагшток. Первое, что было таким «режущим» — мемориал в Лагерном саду. Сейчас это привычная деталь Томска, но в 70е годы были протесты. Город менялся слоями и были удары, но при этом остается то, что можно любить и сохранять. Важно, как сказал Фукидид, что «город — это люди, а не стены и корабли». Пока сохраняются люди, которым не все равно, что с городом происходит, он живет.

Предложение губернатора в начале его работы в Томске свезти все «деревяшки» в одно место и сделать такой отдельный кусок, как сделали в Иркутске — оно меня ужаснуло. И хорошо, что от этой идеи отказались. Я считаю, очень важно сопротивляться и стараться сохранить что осталось, но и развиваться при этом. В Таллине это удалось. Важны институты — отсутствует институт городского управления, который мог бы определять будущее городов. Нужны инициативы, как Том Сойер Фест и Дом за рубль. Я считаю, что город можно и нужно сохранять, он не просто площадка для архитекторов, он не ресурс, он живой и надо учитывать интересы разных людей, которые в нем живут. Для того, чтобы у разных групп была возможность артикулировать свои интересы и находился баланс этих интересов нужны: городское самоуправление, реальные выборы, независимые СМИ и достаточно площадок для обсуждения проблем. Сейчас это не так.

Дмитрий Галкин, профессор:

— Если есть политическая воля и эпоха эффективного активизма закончилась, важен вопрос экономической модели. Такая модель как «Дом за рубль» заработала и нужно выработать еще модели с разной степенью инвестиций. При мэре-бизнесмене это возможно. Нужна профессиональная проработка с задействием, может быть, внешнего консалтинга и различных интеллектуальных ресурсов. Нужно построить карту экономических моделей для районов и конкретных объектов, за которой будет расчет, план, менеджмент и все роли и правила определены.

Текст: Ольга Оствальд